Назад в прошлое: законно ли было отречение Николая II? Документы Росархива ставят точку в споре об отречении царя – акт был, воспоминания были и юридическая сила есть.

3. Акт Николая II об отречении от Престола

3.1. Случаи отречения от Престола в России до Николая II

С формально-юридической стороны отречение Николая II явилось третьим случаем отречения царствующего российского монарха от престола. Предшествующие отречения с правовой точки зрения имели мало общего с отречением 2 марта 1917 года.

Так, первое отречение состоялось 17 июля 1610 г., когда царь Василий Шуйский в результате народных волнений в Москве, под влиянием убеждения бояр, ожидавших взаимного отказа от прав на царство Лжедимитрия II, отрекся от престола. Через насколько дней, после неудачной попытки вернуть себе власть, Василий был насильно пострижен в монахи и позже предстал перед польским королем в качестве пленника. Шуйский был избран представителями не всей Русской земли, а лишь московским населением, и нарушение порядка его избрания оправдывало его отречение с формально-юридической стороны. Интересно, что власть отрекшегося царя была не самодержавной, она была существенно ограничена как Боярской думой, так и самим Василием при крестоцеловании .

Второе отречение произошло 29 июня 1762 года. После того, как в результате дворцового переворота власть фактически перешла к Екатерине II Алексеевне, отречение от престола подписал Петр III Федорович. Текст отречения содержался в Манифесте Екатерины II о восшествии на престол. Отречение было осуществлено в период действия петровского Устава о престолонаследия и комментария к нему «Правда воли монаршей». В «Правде воли монаршей» право на отречение монарха от Престола было предусмотрено и обосновывалось идеей о неограниченности власти монарха: «…народ, отдая всю волю свою Государю своему, не отнял от него в замену ни коей же воли» . Таким образом, Манифест Петра III об отречении с формальной стороны полностью соответствовал действовавшему в тот момент законодательству.

3.2. Проблемы подлинности Акта об отречении и пороков воли в нем

Мы не рассматриваем проблемы подлинности Акта об отречении как письменного документа. Несмотря на то, что современники не ставили под сомнение его подлинность, в последние годы появились исследования, доказывающие, что этот документ является подделкой . Не вступая в дискуссию о том, что имеющийся в архиве Акт об отречении может не быть документом, собственноручно подписанным Николаем II, мы склоняемся к следующей точке зрения. В опубликованном 6 марта 1917 г. Акте была выражена подлинная воля императора, сложившаяся в те дни под влиянием поступавшей к нему информации о событиях в Петрограде и оценок происходящих событий, которые высказывали лица, беседовавшие с императором. Сторонники теории фальсификации Акта об отречении не могут объяснить того факта, что Николай после 2 марта 1917 года ни прямо, ни косвенно, ни полностью, ни частично не опроверг содержания своего Акта об отречении. С 4 по 8 марта 1917 г. Николай вместе со свитой находился в своей Ставке в Могилеве. О «как бы аресте» ему было сообщено 8 марта, то есть почти через неделю после подписания Акта об отречении. В период с 9 марта по июль 1917 г. Николай находился не в ссылке и не в заточении, а во дворце в Царском селе, под домашним арестом. В марте–апреле 1917 г. свободно обсуждался вопрос о его переезде в Англию . За весь этот период, да и позднее, во время пребывания Николая в Тобольске, серьезных препятствий для выражения бывшим императором своей истинной воли не было. Тем не менее нет ни одного документа, в котором было бы выражено несогласие Николая с Актом об отречении. Напротив, многочисленные дневниковые записи Николая, его телеграммы, воспоминания лиц, общавшихся с ним после отречения, свидетельствуют: Николай прекрасно понимал, что именно он подписал и что именно было опубликовано. Объяснить это иначе, как тем, что Акт об отречении выражал подлинную волю императора, мы не можем.

Другая проблема связана с якобы имевшими место пороками воли Николая IIв момент подписания им Акта об отречении. Напомним, что в теории гражданского права под пороками воли понимаются обстоятельства, в результате которых внешнее волеизъявление субъекта не соответствует его истинной воле . Некоторые исследователи аккуратно обращают внимание на то, что Акт об отречении «юридической квалификации не подлежит и может быть принят только как факт в результате революционного насилия» .

Нам представляется, что сама постановка вопроса относительно наличия пороков воли у Николая IIпри подписании им Акта об отречении не совсем корректна.

Во-первых, не совсем ясен ход мыслей М.Зызыкина. Если Акт об отречении был совершен в результате революционного насилия, то разве это обстоятельство исключает юридическую квалификацию Акта? Напротив, это обстоятельство порождает далеко не праздный вопрос о том, являются ли действительными акты государственной власти, совершенные под влиянием насилия?

Во-вторых, представляется практически невозможным в настоящее время достоверно установить, было ли совершенно подписание Николаем II Акта об отречении под влиянием насилия. О событиях 2 марта 1917 г. имеется огромное количество мемуарной литературы, но нигде не сказано, что к государю применялось какое-либо насилие. Были высказаны предположения, убеждения, аргументы, но адресовались они не беспомощному, плененному и т.п. человеку, а первому лицу государства, под непосредственным командованием которого находилась многомиллионная боеспособная армия и который вполне мог принимать решения самостоятельно. Если все эти воспоминания ложны, то на каких бесспорно достоверных источниках можно основывать выводы о применении к Николаю IIнасилия?

В-третьих, учение о пороках воли имеет исключительно отраслевое значение. Оно используется только в гражданском праве для выяснения вопросов действительности сделки. В иных отраслях права, в том числе в праве государственном и административном, пороки воли не имеют юридического значения .

Монарх есть глава государства, и в этом смысле он субъект государственного права. Издаваемые им акты не являются выражениями частной воли, каковыми являются, к примеру, завещания или доверенности. Это документы публично-правового образования (государства), от лица которого выступает определенный государственный орган, а не физическое лицо. В силу этого Акт об отречении может быть проверен на действительность по критериям, которые применяются для проверки действительности публично-правовых актов, а не гражданско-правовых сделок. Вопрос о пороках воли физического лица, подписавшего публично-правовой акт, может иметь значение для определения меры ответственности этого лица в случае, если подписанный им документ является незаконным (например, по причине несоответствия его акту более высокой юридической силы), но никак не для решения вопроса о его законности. Публично-правовой акт по общему правилу является действительным, пока он не отменен в установленном порядке или не признан недействительным решением суда по причине несоответствия его закону.

Поэтому нами будет осуществлена проверка Акта Николая II об отречении от Престола по критериям соответствия его формы и содержания закону. В его проверке по критерию уполномоченности подписанта нет необходимости по вполне очевидной причине.

3.3. Анализ формы Акта об отречении

В Акте об отречении не сказано, является ли он законом, указом, манифестом или каким-либо иным видом нормативного документа.

Законом Акт быть не может по соображениям как формального, так и материального характера. С формальной стороны – по той причине, что Акт не был одобрен Государственной Думой и Государственным Советом. Такие одобрения являлись обязательными для закона в силу ст. 86 Свода Основных Государственных Законов (СОГЗ). Акт не мог быть и законом, принятым в силу чрезвычайных обстоятельств в порядке ст. 87 СОГЗ, так как он затрагивал вопросы существа Верховной Самодержавной Власти и порядка престолонаследия, в отношении которых чрезвычайные законы не могли быть приняты. С материальной стороны Акт не является законом, так как содержит преимущественно правоприменительные, а не нормативные положения .

В законодательстве Российской Империи вплоть до государственной реформы 1905–1906 годов отсутствовали четкие критерии, позволяющие отличить законы от иных нормативно-правовых актов. В условиях неограниченной власти монарха такое разграничение имело мало практического смысла, ибо, как совершенно справедливо отмечал Н.М.Коркунов, «…формальное различие указов и законов только тогда может иметь практическое значение, если с ним соединяется и соответствующее различие в силе. Но возможно ли в абсолютной монархии установить действительные гарантии согласования указов главы государства с законами?» Некоторые исследователи отмечали, что к законам должны быть отнесены лишь те нормативно-правовые акты, которые были утверждены монархом после их рассмотрения Государственным советом, акты же, утвержденные монархом единолично, должны были именоваться указами.

Как уже отмечалось выше, Основные государственные законы в редакции 1906 года содержали немало норм, посвященных законности, и в них отсутствовала норма о том, что монарху принадлежит неограниченная власть. Согласно ст. 84 СОГЗ, Империя Российская управляется «на твердых основаниях законов, изданных в установленном порядке». Император, в порядке верховного управления, имел право издавать, в соответствии с законами , «указы для устройства и приведения в действие различных частей государственного управления, а равно повеления , необходимые для исполнения законов» (ст. 11 СОГЗ).

В соответствии со ст. 24 СОГЗ, устанавливающей необходимость контрасигнации актов монарха, издаваемых в порядке верховного управления, Акт был скреплен подписью министра императорского двора В.Б.Фредерикса. Значение контрасигнации в СОГЗ определено не было. В литературе того времени отмечалось: подписывая акты, министр удостоверяет «их подлинность и их формальную закономерность, т.е. ручается за то, что этот акт есть, действительно, акт монарха и что он состоялся при соблюдении требуемых законом форм» . Наличие контрасигнации подтверждает, что документ относится к подзаконным актам, а его содержание явно свидетельствует, что касается он вопросов «устройства и приведения в действие различных частей государственного управления». То есть с формальной точки зрения Акт об отречении может быть отнесен к указам.

Как уже говорилось в 1-й части настоящей статьи, Акт об отречении в соответствии с требованиями ст. 24 СОГЗ был обнародован (то есть опубликован) Правительствующим Сенатом в официальном источнике опубликования нормативно-правовых актов в Российской Империи .

Следует отметить, что по некоторым вопросам императором могли быть изданы манифесты . До реформы 1905–1906 гг. манифест относился к разновидности законодательных актов, исходящих исключительно от императора (то есть не согласовывавшихся с Государственным Советом) и издаваемых по особо торжественным или чрезвычайным случаям. Согласно Основным государственным законам, манифестами возвещались: а) восшествие императора на престол (ст. 54, 55 СОГЗ); б) рождение и кончина великих князей и великих княжен (ст. 139 СОГЗ); в) вступление в брак великих князей и великих княжен (ст. 187 СОГЗ). На практике и после 1906 года в форме манифестов возвещались и иные события. Так, в форме манифеста был принят акт о роспуске Государственной Думы 3 июня 1907 г. , манифестом было возвещено о вступлении России в войну 20 июля 1914 года . К манифесту, как и к закону, предъявлялось следующее формальное требование – наличие на документе Большой Государственной печати (§14 Приложения I к ОГЗ).

В ряде изданий марта 1917 года Акт был опубликован как «Манифест об отречении государя императора Николая II и о сложении с себя верховной власти». Но, так как в официальной публикации (Собрание узаконений…) слово «Манифест» не употребляется, на документе отсутствует Большая государственная печать, а термин «Указ», насколько нам известно, применительно к данному документу не использовался, мы будем именовать его «Актом об отречении».

Таким образом, Акт об отречении относился к одной из разновидностей документов, издаваемых императором в порядке верховного управления (а именно, к указам) и по формальным признакам соответствовал требованиям действовавшего законодательства (скреплен контрасигнатурой и обнародован Правительствующим Сенатом).

3.4. Анализ содержания Акта об отречении

3.4.1. Общие замечания о содержании Акта об отречении

Акт Николая II об отречении от Престола содержал четыре юридически значимых положения, которые мы будем анализировать последовательно, так, как они расположены в документе.

В первую очередь об отречении императора Николая II Александровича от Престола . «…почли Мы долгом совести облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственной Думой, признали Мы за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с Себя Верховную власть» .

Во вторую очередь Акт об отречении содержит положение об устранении наследника Алексея от вступления на Престол . «Не желая расстаться с любимым Сыном Нашим, Мы передаем наследие Наше…» Это не отречение от Престола за Алексея, это не отречение от прав на Престол за Алексея и это не лишение Алексея престола. Мы используем условный термин «устранение», дабы подчеркнуть, что Алексей не терял прав на Престол и не лишался его, он просто-напросто не получал Престол по данному Акту.

В третью очередь Акт содержит положение о передаче Престола Великому Князю Михаилу Александровичу. «Мы передаем наследие Наше Брату Нашему Великому Князю Михаилу Александровичу и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского».

В четвертую очередь Акт содержит положение о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам (то есть, по сути, положения об установлении в России полноценной конституционной монархии). «Заповедуем Брату Нашему править делами государственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу».

Анализируя каждое из положений Акта об отречении, мы попытаемся дать ответ на вопрос о том, соответствовало ли данное положение действовавшему по состоянию на 2 марта 1917 года законодательству Российской империи, и на вопрос о том, подлежало ли применению данное положение Акта об отречении .

3.4.2. Положение об отречении Николая II от Престола за себя

Вопрос о соответствии отречения императора Николая II за себя законодательству Российской Империи является крайне сложным. Вызвана эта сложность, как минимум, двумя причинами: отсутствием в законодательстве норм об отречении от престола царствующего императора и отнесением императора к священному чину особого рода.

Для ответа на вопрос, было ли СОГЗ предусмотрено право царствующего императора на отречение от престола, обратимся непосредственно к тексту закона и истолкуем его в соответствии с общепринятыми способами толкования права.

По буквальному толкованию , СОГЗ не знает института отречения царствующего императора от престола. СОГЗ предусматривает возможность отречения от престола лишь лица, «имеющего на оный право» (ст. 37 СОГЗ). Лицо, имеющее право на престол , и царствующий император – это разные лица, объем одного понятия не пересекается с объемом другого понятия. Понимать под лицом, имеющим право на престол , в том числе царствующего императора , как это делает Н.Коркунов , так же некорректно, как, например, под лицом, имеющим право на наследство, понимать собственника имущества. СОГЗ ни в одном месте не называет государя иначе как термином «император» или производным от него. Если бы законодатель имел в виду предоставление императору права на отречение от престола, то сложно ответить на вопрос, почему он не сделал это очевидным образом, например, указав на отречение императора как на основание для вступления наследника на престол . Надо также отметить, что, по общему правилу, императивные нормы не подлежат расширительному толкованию и свобода действия обязанного лица ими не предполагается (принцип «все, что прямо не разрешено законом, то запрещено»).

Систематическое толкование также подтверждает вывод об отсутствии в СОГЗ норм об отречении императора от престола. Правила об отречении «лица, имеющего право на Престол», помещены в гл. 2 СОГЗ («О порядке наследия Престола»), посвященную вопросам занятия престола, и не затрагивающую вопросы прав, принадлежащих императору. При этомправила об отречении царствующего императора от престола отсутствуют в главе СОГЗ («О существе Верховной Самодержавной Власти»), регулирующей вопросы правового статуса императора. Отречение императора от престола в гл. 4 («О вступлении на Престол и присяге подданства») не указано в качестве юридического факта, являющегося основанием для вступления на престол наследника; основание для вступления на престол наследника одно – это кончина императора.

С позиций доктринального толкования , науки государственного права, которая обосновывала божественную установленность императорской власти, подчиненность ее воле Бога (а не воле народа, отдельных лиц или самого монарха) отречение также выглядит невозможным.

Видный дореволюционный историк российского права М.Ф. Владимирский-Буданов писал: «Из сущности теократического начала [верховной власти] не вытекают такие права (т.е. права на отказ от власти. – М.М. ): власть есть обязанность, возлагаемая Богом на его носителя; он не может уклониться от ее тяготы, как бы неподсильна она ни казалась. В смысле обязанности власть понята северорусскими государями весьма рано. Когда в 1319 году бояре убеждали вел[икого] князя Михаила Ярославича не ездить в Орду из самосохранения, то он отвечал: «Аще аз где уклонюся, то вотчина моя вся в полону будет, множество христиан избиени будут: аще ли после того умрети же ми есмь, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многия души»» .

Известный русский правовед И. Ильин в своих рассуждениях относительно обязанностей верховной власти шел еще дальше. «Быть членом Династии значит иметь не только субъективное право на Трон (в законном порядке), а священную обязанность спасать и вести свой народ и для этого приводить его к чувству ответственности… Династическое звание есть призвание к власти и обязательство служить властью. Одна из аксиом правосознания состоит вообще в том, что от публично-правовых обязанностей одностороннее отречение самого обязанного невозможно: именно эта аксиома и признана в российских Основных Законах» .

Н. Корево связывал невозможность отречения императора с осуществленными над ним религиозными процедурами: «с религиозной же точки зрения отречение монарха Помазанника Божия является противоречащим акту священного его коронования и миропомазания» .

М.В. Зызыкин, разделявший такие же представления, связывал невозможность отречения императора от престола с фактом принадлежности императора к священному сану. «О нем [об отречении] ничего не говорят Основные Законы и не могут говорить, ибо, раз сами Основные Законы исходят из понимания императорской власти, как священного сана, то государственный закон и не может говорить об оставлении сана, даваемого Церковью. Как для снятия присяги, для оставления монашества, так и для снятия царского сана надо постановление высшей иерархической власти… Когда император Николай I вступил на Престол, то он заявил, что «то, что дано мне Богом, не может быть отнято людьми», и с опасностью для жизни 14 декабря 1825 г. личным примером отваги спас Царский трон от заговорщиков» .

Соглашаясь с М.В.Зызыкиным в части связанности императорской власти нормами церковного права, мы не можем согласиться с исследователем в том, что «для снятия царского сана надо постановление высшей иерархической власти». Из этой мысли следует, что власть императора частично находилась в подчинении власти церкви, чего в Российской Империи никогда не было практически и никогда не признавалось теоретически. Далее, верховная власть в Православной Российской Церкви принадлежала самому императору и в вопросах управления Церковью осуществлялась через Священный Синод (ст. 64, 65 СОГЗ). Наконец, случаев санкционирования «высшей иерархической властью» отречения монарха от престола в российской истории не было .

Обратимся к историческому толкованию . Как отмечалось выше, нормы гл. 2 СОГЗ в основной своей массе инкорпорированы из Указа императора Павла I от 5 апреля 1797 года. «Забыл» ли Павел включить норму об отречении императора от престола в текст своего Указа или он не включил ее сознательно? Представляется, что версию «забывчивости» императора стоить отвергнуть как невозможную.

• Во-первых, вопросы престолонаследия были для Павла Петровича крайне важными и даже болезненными; правила престолонаследия были разработаны им за 8 лет до вступления на престол.
• Во-вторых, введенная Павлом I система не предусматривала какое-либо волеизъявление императора в вопросах престолонаследия: все вопросы были заранее решены законом, исполнение которого гарантировалось священными присягами императора.
• В-третьих, обстоятельства гибели самого императора Павла I, по мнению некоторых исследователей, в частности М.В.Зызыкина , свидетельствуют о том, что Павел I категорически отрицал возможность отречения императора от престола и предпочел смерть такому отречению .

Вопросы отречения лица, имеющего право на престол , урегулированы ст. 37 и 38 СОГЗ. Мы уже отмечали, что по правилам буквального толкования данные нормы не могут быть применены к случаям отречения царствующего императора от престола. История возникновения данных норм также подтверждает этот вывод. Правила ст. 37 СОГЗ были инкорпорированы в Свод Законов Российской Империи в 1832 году из Манифеста императора Николая I о вступлении на престол от 12 декабря 1825 года, приложением к которому являлся Манифест императора Александра I от 16 августа 1823 года об утверждении отречения Великого Князя Константина Павловича.

Так как у императора Александра I Павловича не было детей, в соответствии с Указом Павла I наследником престола являлся брат Александра I Великий Князь Константин Павлович. Однако он не изъявлял желания наследовать российский престол, в 1820 году развелся с Великой Княгиней Анной Федоровной, женился морганатическим браком на Жанетте Грудзинской и практически безвыездно жил в Варшаве в титуле цесаревича. В силу манифеста Александра I от 20 марта 1820 г. дети Константина от брака с Грудзинской лишались прав наследования. Уже в 1822 году вопрос об отказе Константина от прав на престол был фактически решен в его переписке с императором. Однако формально отказ был узаконен только в Манифесте от 16 августа 1823 г., подтверждавшем отречение Константина и провозглашавшем Николая Павловича наследником Престола. Манифест был подписан Александром I, но не был обнародован .

Манифест был вскрыт через несколько дней после внезапной кончины Александра I и, несмотря на ясно выраженную в нем волю покойного императора, не был исполнен. Первым на верность Константину как новому императору присягнул Николай Павлович. Правительствующий Сенат, руководствуясь Указом Павла I о престолонаследии, провозгласил императором Константина, также присягнул ему и разослал текст присяги по всей стране. Потребовалось три письма от Константина, в которых он подтверждал свое отречение (от 26 ноября, от 3 и 8 декабря 1825 г.), прежде чем Николай Павлович принял решение вступить на престол и подписал соответствующий Манифест от 12 декабря 1825 года. Царствование Константина, отмененное «задним» числом, продолжалось чуть более 2-х недель.

Эта ситуация, послужившая формальным поводом для восстания 14 декабря 1825 г., была вызвана, во-первых, отсутствием в законодательстве правил об отречении законного наследника от престола; во-вторых, позицией императора Александра I, который, приняв отречение Константина, сохранил свое волеизъявление в тайне. Во избежание повторения подобных ситуаций, Николай I и предусмотрел на будущее правила о порядке и условиях отречения от престола «лица, имеющего право на оный», которые составили потом ст. 37 и 38 СОГЗ.

Как видим, и с позиции исторического толкования содержавшиеся в СОГЗ правила об отречении от престола не могли быть применены к отречению царствовавшего императора. Российский закон полностью умалчивал об отречении царствовавшего императора от престола . Переход власти к наследнику престола осуществлялся исключительно в случае кончины императора, а регент (Правитель государства в терминологии СОГЗ) назначался только в случае несовершеннолетия императора.

Таким образом, с правовой точки зрения ситуация отречения Николая II от престола частично напоминает ситуацию отречения Константина Павловича от прав на престол. Константин, как и Николай II, действовал в отсутствие соответствующих норм законодательства. Ситуация Константина объективным образом привела к тому, что его отречение было принято фактически и было обращено в закон. Иное означало бы принуждение конкретного лица (Великого Князя Константина Павловича) к занятию должности и к осуществлению деятельности, ни занимать, ни осуществлять которые он не хотел. Мало того, что невозможно помыслить практические механизмы такого принуждения, очевидно, что принужденное лицо вряд ли будет способно добросовестно и эффективно исполнять свои обязанности.

Представляется, что эти же самые доводы имеют силу и при рассмотрении вопроса об отречении от престола царствующего императора. Если император не желает занимать престол, подписывает соответствующий акт, фактически осуществляет действия, которые подтверждают это желание, и не совершает действия, которые шли бы в разрез с этим желанием, то как возможно принудить императора к продолжению царствования и насколько такое принуждение будет целесообразно? Именно с этой, сугубо практической, точки зрения отречение лица, имеющего право на престол, и отречение царствующего императора ничем не отличаются .

Как мы видим, законодательство Российской Империи не предусматривало ни возможности отречения императора от престола, ни порядка такого отречения, ни его последствий . Налицо явный пробел права, который мог быть восполнен путем внесения соответствующих изменений в законодательство, а именно: в Основные Государственные Законы . Из толкования норм российского законодательства следует, что отречение императора от престола было скорее действием запрещенным, нежели разрешенным. Однако в силу того, что обеспечить в реальной действительности действие запрета на отречение от престола невозможно, такой запрет не обладает свойством исполнимости и, следовательно, не может быть признан правовым . Значит, надо признать, что ситуация отречения императора от престола допустима и при ее возникновении допустимо преодоление пробела в праве путем применения аналогии. Отречение императора от престола должно быть принято, как должно было быть принято и отречение от престола лица, имеющего право на него. И в части применения правил о престолонаследии отречение императора от престола должно влечь последствия, аналогичные тем, которые наступали бы в случае кончины императора.

Совершенно иной вопрос заключается в том, какие последствия влечет отречение от престола для отрекшегося императора.

• Он не мог утратить свою принадлежность к императорской фамилии, так как такая принадлежность была основана на кровном родстве и не могла быть прекращена в результате изменения лицом социального или иного статуса (ст. 126 СОГЗ).
• Он утрачивал неприкосновенность и, соответственно, с момента отречения мог подлежать юридической ответственности, в том числе и за деяния, совершенные им в статусе императора, при условии, что такие деяния на момент их совершения влекли юридическую ответственность и ответственность эта не была отменена позднее.
• Он допускал добровольное оставление священного сана .
• Он отказывался от тех священных даров Святого Духа, которые по религиозным воззрениям изливались на него во время совершения таинства миропомазания . Однако последствия такого отказа опять же не были предусмотрены законодательством, и относились они исключительно к религиозной совести Николая.

Таким образом, мы можем сделать вывод, что, хотя Акт об отречении в части отречения Николая II за самого себя являлся незаконным, он в этой части подлежал применению и порождал правовые последствия в виде прекращения у Николая Александровича Романова статуса императора.

3.4.3. Положение об устранении наследника Алексея от вступления на престол

В исторической литературе и в массовом сознании весьма распространена точка зрения, что Николай II отрекся от престола не только за самого себя, но и за своего сына Алексея . Однако текст Акта Николая II об отречении от престола не позволяет заключить, что отречение Николая II за Алексея имело место. В Акте сказано лишь о передаче престола Михаилу Александровичу и приведен мотив такого решения – «не желая расстаться с любимым сыном Нашим». Таким образом, по тексту Акта император Николай II, руководствуясь личными мотивами, передавал престол не лицу, которое в силу Основных Государственных Законов должно было стать новым императором, а иному лицу . То есть император Николай II нарушал установленный в Российской Империи порядок наследования императорского престола.

Мы уже отмечали, что последствия отречения императора от престола в части правил престолонаследия должны быть такими же, как и при кончине императора. Иное означало бы, что отречение императора не влечет правовых последствий и что он должен быть принужден к исполнению императорских обязанностей, что противоречит очевидному принципу исполнимости правовых предписаний. Российское законодательство о престолонаследии исходило из постулата о непрерывности императорской власти – согласно ст. 53 СОГЗ вступление на престол нового императора считалось со дня кончины его предшественника. Согласно этой же статье, наследник императора вступал на престол «силою самого закона о наследии, присвояющего Ему сие право».

Согласно ст. 28 СОГЗ «наследие Престола принадлежит прежде всех старшему сыну царствующего императора», то есть в рассматриваемой ситуации – Алексею. Поэтому вне зависимости от воли Николая II, выраженной им в Акте об отречении от престола – в нарушение трех присяг и Основных Государственных Законов Российской Империи, – со 2 марта 1917 г. российский императорский престол в силу закона переходил к цесаревичу Алексею Николаевичу. Акт императора Николая II в части устранения Алексея от вступления на престол не имел никакой силы как акт незаконный .

В силу того, что на 2 марта 1917 г. Алексею было неполных 13 лет, а совершеннолетие императора наступало по достижении 16-летия (ст. 40 СОГЗ), самостоятельно осуществлять Верховную Самодержавную Власть Алексей не мог. Ему должны были быть учреждены правительство и опека (ст. 41 СОГЗ), которые, естественно, учреждены не были. Правительство и опека должны были быть учреждены или в одном лице совокупно, или же раздельно, так, что одному поручалось правительство, а другому опека (ст. 42 СОГЗ). Правитель до совершеннолетия императора должен был править не единолично, а в единении с Советом: «Правителю государства полагается Совет Правительства; и как Правитель без Совета, так и Совет без Правителя существовать не могут» (ст. 47 СОГЗ). Совет состоял из шести лиц из первых двух классов по Табели о рангах, назначаемых правителем (ст. 48 СОГЗ). Совет обладал всеми полномочиями императора, кроме вопроса опеки над несовершеннолетним императором (ст. 50 СОГЗ).

Ст. 43 СОГЗ устанавливала, что назначение правителя и опекуна, как в одном лице совокупно, так и в двух лицах раздельно, зависит от воли и усмотрения царствующего императора, которому, «для лучшей безопасности, следует учинить выбор сей на случай Его кончины». Таким образом, законодательство предусматривало полную свободу императора в определении фигуры правителя и опекуна.

1 августа 1904 г. император Николай II определил правителем государства на случай своей кончины до достижения наследником престола цесаревичем Алексеем Николаевичем совершеннолетия своего брата Великого Князя Михаила Александровича. Михаил Александрович до рождения цесаревича Алексея являлся наследником престола и вновь бы стал таковым в случае смерти Алексея.

Однако Михаил Александрович 17 октября 1912 г. вступил в морганатический брак с Натальей Сергеевной Шереметьевской (по второму мужу – Вулферт) . Реакция Николая II последовала быстро. 15 декабря 1912 г. Высочайшим указом над личностью, имуществом и делами Великого Князя Михаила Александровича была учреждена опека. А 30 декабря 1912 г. был подписан Манифест, согласно которому Михаил Александрович лишался статуса правителя государства на случай кончины императора Николая II до достижения наследником престола цесаревичем Алексеем совершеннолетия . Новый правитель государства определен Николаем II не был.

После начала войны отношения императора со своим братом наладились. 23 августа 1914 г. Михаил Александрович возглавил Кавказскую туземную конную дивизию (т.н. «Дикую дивизию») и оставался ее командиром до 20 февраля 1916 года. В марте 1915 г. император дал согласие на брак Михаила с Натальей Шереметьевской и предоставил ей и ее сыну от Михаила Георгию титул графини и графа Брасовых. 29 сентября 1915 г. была снята опека над личностью, имуществом и делами Михаила Александровича, однако в правах правителя государства он восстановлен не был .

Так как по состоянию на 2 марта 1917 г. правитель государства определен императором не был, то подлежали применению ст. 44–45 СОГЗ . Согласно ст. 44, если при жизни императора не был назначен ни правитель, ни опекун, «то, по кончине Его, правительство государства и опека над лицом императора в малолетстве принадлежит отцу и матери». По этой статье получалось, что правителем государства при отречении Николая II и при вступлении на престол Алексея должен был быть сам Николай. Это очевидно противоречило выраженной Николаем воле и делало Акт об отречении, по сути, бессмысленным документом. С другой стороны, препятствий для установления над цесаревичем опеки, по ст. 44 СОГЗ, в пользу Николая или Александры Федоровны, очевидно, не было, так как опека не предоставляла опекуну полномочий по управлению государством. Если Николай не мог быть правителем, то должна была быть применена ст. 45 СОГЗ. А именно: «когда нет отца и матери, то правительство и опека принадлежат ближнему к наследию престола из совершеннолетних обоего пола родственников малолетнего императора». По этой статье, как видим, при отсутствии отца правительство переходило к тому совершеннолетнему наследнику, который бы наследовал после Алексея. Это – Великий Князь Михаил Александрович. Но он, как мы помним, был лишен статуса правителя государства.

Возникает полный правовой хаос.

• В первую очередь правитель должен быть назначен императором, но император отменил ранее назначенного им правителя и не назначил нового.
• Во вторую очередь правителем должен стать отрекшийся император, но он сложил с себя Верховную власть и не выразил желания получить иную.
• В третью очередь правителем должен был стать следующий совершеннолетний наследник, но как раз этот наследник был лишен императором статуса правителя.

Кто в этой ситуации правитель? Михаил, так как ему передан престол и он является следующим за Алексеем наследником? Николай, с полномочиями, ограниченными Советом? Или наследник, следующий за Михаилом? И кто именно должен был определять, кто является правителем государства? Однозначного ответа на данные вопросы с правовой точки зрения быть не может.

Таким образом, можно сделать вывод, что в части устранения наследника Алексея от вступления на престол Акт об отречении был незаконным и не подлежал применению . Согласно ст. 53 СОГЗ цесаревич Алексей вступал на престол автоматически, в силу предписаний закона. При этом оставался нерешенным вопрос, кто будет осуществлять до совершеннолетия императора Верховную Самодержавную Власть, так как правитель отрекшимся императором назначен не был, а определить фигуру правителя по закону было крайне затруднительно.

3.4.4. Положение о передаче престола Великому Князю Михаилу Александровичу

В части передачи прав на престол Великому Князю Михаилу Александровичу Акт об отречении является незаконным и не подлежащим применению по причинам, подробно изложенным выше. Император не вправе был назначать наследника престола иного, кроме того наследника, который следовал по закону, и любые постановления императора подобного содержания не имели юридической силы.

Принятие Великим Князем Михаилом Александровичем престола на основании Акта Николая II об отречении от престола было бы узурпацией власти. Обратимся еще раз к ситуации ноября–декабря 1825 г., когда после внезапной кончины Александра I Павловича был вскрыт его Манифест от 16 августа 1823 г., утверждавший отречение Великого Князя Константина Павловича от прав на престол и провозглашавший наследником Николая Павловича. Будущий император Николай I не принял во внимание этот Манифест и первым принес присягу новому императору Константину. Потребовалось три (!) письма с подтверждением этого отречения, прежде чем Николай I принял Престол . По мнению историка Л.Выскочкова, Николай Павлович опасался обвинений в узурпации престола, так как действовал в ситуации, которая не была урегулирована Указом Павла Iо престолонаследии, и потому желал обеспечить максимальную юридическую чистоту приобретения власти. Михаил Александрович же оказался в ситуации, которая прямо противоречила Основным Государственным Законам, и вступление его на престол 2 марта 1917 года ни при каких обстоятельствах не могло было быть признанно законным.

3.4.5. Положение о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам

Заключительным юридическим положением Акта об отречении была «заповедь» о необходимости установления выборным законодательным органом новых начал государственного устройства Российской империи и о подчинении нового императора этим началам.

Согласно Своду Основных Государственных Законов, в «единении» с представителями народа (Государственной Думой и Государственным Советом) император осуществлял только законодательную власть (ст. 7). Власть управления (ст. 10, 11), власть внешних сношений (ст. 12, 13), власть военная (ст. 14, 15) и власть судебная (ст. 22, 23) принадлежали исключительно императору и представители народа по законодательству Российской империи в ее осуществлении не участвовали. Более того, императору принадлежала Верховная Самодержавная Власть, исходящая от Бога, а не от народа (ст. 4).

Данные положения являлись составной частью Основных Государственных Законов, которые могли меняться только по почину императора (ст. 8 СОГЗ) и только в форме закона, одобренного Государственной Думой и Государственным Советом и утвержденного императором (ст. 86–87 СОГЗ). «Заповедь» Николая II предусматривала, что:

• новые начала управления государством должны быть установлены не императором, как того требовал закон, а законодательными учреждениями;
• новые начала управления государством должны предусматривать ограничение власти императора представителями народа не только в законодательной сфере, но и во всех областях правления государством;
• свобода установления новых государственных начал законодательными учреждениями ограничена единственно требованием о сохранении в России монархического строя, без определения каких-либо конкретных полномочий монарха.

Очевидно, что данная «заповедь» (обращенная к тому же к незаконному наследнику престола) никакого правового значения не имела. Содержащиеся в ней положения юридически могли быть соблюдены лишь при согласии на то нового императора путем внесения им соответствующего законопроекта в Государственную Думу, одобрения законопроекта Государственной Думой и Государственным советом и утверждения императором соответствующего закона. Новый император в зависимости от политической ситуации мог воспринять эту «заповедь», а мог и проигнорировать ее. Однако ее вполне можно рассматривать как некое «политическое завещание» императора Николая II, признавшего в последний день своего царствования, что объем власти императора должен определяться не божественными установлениями, а народным волеизъявлением.

Итак, как видим, Акт об отречении Николая II от престола представляет собой крайне несовершенный в юридическом отношении документ. При этом если частично его несовершенство может быть объяснено объективными причинами , то в другой его части (в части определения наследника престола) несовершенство Акта вызвано чисто субъективными причинами. Император не мог не знать, что:

• его законным и единственным наследником является сын Алексей,
• он не вправе устранять Алексея от вступления на престол,
• он должен был, во избежание недоразумений, назначить при своем отречении правителя государства.

Конечно, император не был юристом и не был обязан разбираться в тонкостях государственного права, но все то, что он должен был знать, заключалось в той присяге, которую он трижды приносил перед Богом. Все то, что он должен был знать, составляло краеугольные камни порядка престолонаследия в империи, которой он управлял более 20 лет.

Как следует из текста Акта, мотивом Николая II в передаче престола Великому Князю Михаилу Александровичу, минуя Алексея, было желание не расставаться с сыном. Мотив легко объясним и понятен, пожалуй, каждому человеку. В такой ситуации наиболее законным выходом было бы подписание Акта об отречении от престола с назначением правителем государства Великого Князя Михаила Александровича и с сохранением за собой прав опеки или с их передачей матери Алексея Александре Федоровне. Похожий вариант (но без указания в нем о правах опекунства) обсуждался изначально, в первой половине дня 2 марта 1917 года, но не был принят императором. Именно такой Акт оставлял бы возможность сохранения в России монархической формы правления, хотя и с преобразованием ее в полноценную конституционную монархию.

Однако Николай II пошел на нарушение российского закона и своих присяг. Николай подписал Акт, который последствием своим мог иметь либо прекращение монархии в России, либо будущую междоусобицу в стране. Подписанием Акта Николай поставил своего брата перед невозможным выбором – либо принять престол и тем самым совершить узурпацию власти и клятвопреступление, либо отказаться от престола, соблюсти закон и присягу, но тем самым фактически похоронить монархию. Ведь если предположить ситуацию, при которой Михаил принял бы престол и стал императором, что помешало бы цесаревичу Алексею (а юридически – императору Алексею II Николаевичу) по достижении им 16 лет заявить свои права на престол, объявить недействительными все постановления Михаила Александровича за предшествующие три года и, более того, даже подвергнуть его уголовному преследованию? Решительно ничего. В случае сохранения в России императорской власти и перехода к конституционной монархии при императорстве Михаила Акт стал бы основой для новых потрясений в ближайшем будущем. Сомнительно, что Николай не понимал этого, как сомнительно, что он не мог не понимать и того, что находящийся в неизвестности относительно своего нового статуса Михаил волен принять какое угодно решение.

4. Акт Михаила Александровича об отказе от престола

4.1. Возможные варианты содержания Акта Великого Князя Михаила Александровича

Как было показано выше, с правовой точки зрения Великий Князь Михаил Александрович оказался перед тяжелейшим выбором. У него имелись следующие варианты.

Вариант первый – принять престол . Это означало незаконный захват престола и отсутствие формальной легитимации власти. В любой момент любая политическая сила – от крайне левых до крайне правых – могла выступить против Михаила, мотивируя свое выступление тем, что они выступают против узурпатора. Против Михаила мог оказаться и его племянник Алексей Николаевич или лицо, его представляющее (например, его мать Александра Федоровна). Принятие престола означало также нарушение Михаилом присяги в соблюдении правил о престолонаследии, которую он, как и каждый член Императорского Дома, приносил по достижении 16-летнего возраста. Таким образом, данный вариант с правовой точки зрения был для Михаила неприемлемым.

Вариант второй – отречься от престола или от прав на престол . Отречься от престола Михаил не мог, так как он не являлся императором. Но он мог отречься от прав на престол в порядке ст. 37 СОГЗ, так как принадлежал к категории лиц, имеющих «право на оный». Однако в силу ст. 38 СОГЗ акт отречения должен был быть утвержден императором и без такого утверждения не имел силы. Кто должен был утвердить такой акт? Императором по закону являлся Алексей, но сам он осуществлять Верховную Самодержавную Власть не мог, за него это должен был сделать правитель. А на непреодолимые сложности с определением фигуры правителя (должен был им являться Николай, Михаил или лицо, следующее в порядке наследования за Михаилом) мы уже указывали выше. Таким образом, этот вариант был неприемлем в силу его незаконности (в части отречения от престола) и в силу правовой неосуществимости (в части отречения от прав на престол).

Вариант третий – в противовес Акту Николая провозгласить Алексея императором, а самого себя – правителем государства . С правовой точки зрения данный вариант являлся наиболее предпочтительным, так как против него можно было выдвинуть лишь то возражение, что ранее Михаил Александрович был лишен статуса правителя. Но, как мы видели выше, этот аргумент был далеко не безупречным, и в целом формальная легитимность власти Михаила Александровича в качестве правителя могла бы быть достигнута. Представляется, что данный вариант был отвергнут (если вообще рассматривался), поскольку, избрав его, Михаил должен был пойти против воли вчера еще царствовавшего императора и против мнения членов Временного Комитета Государственной Думы, не имея при этом в условиях революционного города серьезной военной и политической поддержки сторонников монархии, согласных с таким законным, но политически отнюдь не однозначным решением Михаила.

Наконец, вариант четвертый – отказаться от престола, применив не используемую в действующем законодательстве формулу и выведя соответствующий акт из правового поля . Действительно, Великий Князь Михаил Александрович 3 марта 1917 г. находился в таком правовом положении, что он мог претендовать лишь на статус правителя государства. Фактически отказавшись от такого статуса, он оставался лишь великим князем, то есть всего лишь одним из членов Императорского Дома. Как член Императорского Дома он, безусловно, мог делать политические заявления, но с учетом положений ст. 220 СОГЗ о необходимости проявления к императору «совершенного почтения, повиновения, послушания и подданства». 3 марта 1917 года Николай Романов уже не был императором, и повиноваться его воле Михаил ни в чем обязан не был.

Очень точную правовую оценку сложившейся ситуации дал один из составителей Акта Михаила об отказе от престола В.Д. Набоков (отец будущего писателя). «Наши Основные законы не предусматривали возможности отречения Царствующего императора и не устанавливали никаких правил, касающихся Престолонаследия в этом случае. Но, разумеется, никакие законы не могут устранить или лишить значения самый факт отречения, или помешать ему. Это есть именно факт, с которым должны быть связаны известные юридические последствия… И так как, при таком молчании Основных законов, отречение имеет то же самое значение, как смерть, то очевидно, что и последствия его должны быть те же, т.е. – Престол переходит к законному Наследнику. Отрекаться можно только за самого себя. Лишать Престола то лицо, которое по закону имеет на него право, – будь то лицо совершеннолетний или несовершеннолетний, – отрекающийся император не имеет права. Престол Российский – не частная собственность, не вотчина императора, которой он может распоряжаться по своему произволу… Поэтому передача Престола Михаилу была актом незаконным. Никакого юридического титула для Михаила она не создавала. Единственный законный исход заключался бы в том, чтобы последовать тому же порядку, какой имел бы место, если бы умер Николай II. Наследник сделался бы императором, а Михаил – регентом… Несомненно, что Николай II сам… сделал наибольшее для того, чтобы затруднить и запутать создавшееся положение… Принятие Михаилом Престола было бы, таким образом, как выражаются юристы, ab initio vitiosum, с самого начала порочным» .

Положение усугублялось еще и тем, что Михаил не был предупрежден братом о принятом им решении. Михаил мог предполагать, что он станет правителем до совершеннолетия Алексея и, возможно, внутренне даже готовился к этому, но он не мог предполагать, что Николай назначит его императором. Об этом, в частности, свидетельствует любопытный документ – телеграмма, направленная Николаем Романовым Великому Князю Михаилу Александровичу 3 марта 1917 г. Вот ее полный текст: «Петроград. Его Императорскому Величеству Михаилу Второму. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если огорчил тебя и что не успел предупредить. Остаюсь навсегда верным и преданным братом. Горячо молю Бога помочь тебе и твоей Родине. Ники» .

4.2. Анализ содержания Акта об отказе от престола

Продолжая юридически оставаться Великим Князем, Михаил Александрович мог лишь выразить свое мнение относительно поступившего от Николая II назначения, а также создавшейся в государстве ситуации. Безусловно, его мнение обладало в те дни немалым авторитетом, ведь именно его назвал новым императором отрекшийся Николай. Следовательно, в представлении значительного числа населения, не разбиравшегося в тонкостях престолонаследия, именно Михаил Александрович был 3 марта 1917 г. олицетворением Верховной власти. Однако рассматривать Акт Михаила как документ, имеющий какое-либо юридическое значение, крайне сложно по той простой причине, что исходит он от лица, которое в день его подписания не имело никакого права издавать документы, касающиеся престолонаследия и формы правления в Российской Империи. Проще говоря, Акт Михаила об отказе от престола не имеет юридической силы, так как исходит он не от управомоченного лица. Он содержит лишь мнение члена Императорского Дома, оказавшее немалое влияние на дальнейшее развитие событий в России.

Юридическое значение этого документа мы видим в том, что он показывает отношение одного из виднейших представителей Царствующего Дома Романовых к сложившейся в государстве в тот момент ситуации. Михаил объясняет причины своего поступка, хотя, с формальной стороны, он мог бы этого и не делать. Михаил Александрович отказывается от престола не потому, что престол ему не принадлежит в силу правил о престолонаследии, и не вдается в вопросы законности или незаконности Акта об отречении. Михаил Александрович отказывается от престола потому, что на вступление его на престол нет соответствующего народного волеизъявления , потому, что для его принятия ему необходима «воля великого народа нашего» . Михаилу явно недостаточно воли предыдущего монарха для принятия верховной власти. Однако он не говорит, что не будет принимать престол, пока имеется законный наследник Цесаревич Алексей. Он, напротив, готов нарушить действующий закон и выражает свое согласие на занятие престола при наличии соответствующего народного волеизъявления. То есть Михаил, так же как и Николай, объявляет себя не связанным действующими законами и присягой о соблюдении порядка престолонаследия , он согласен стать императором на иных началах власти, нежели все предыдущие российские монархи .

Михаил констатирует, что законы Российской Империи в части представлений о Верховной Самодержавной Власти, о порядке престолонаследия и т.п., – то есть все то, что составляет образ правления , – уже фактически не действуют, и соглашается с этим недействием. Михаил признает приоритет воли народа над божественным правом, признает, что если народ пожелает, чтобы в России была монархия, то Михаил Александрович «воспринет верховную власть». До этого момента Михаил просит (не повелевает!) «всех граждан Державы Российской подчиниться Временному Правительству, по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотой власти» . Примечательно, что исключительно силой своего авторитета Михаил Александрович не только наделяет Временное Правительство всею полнотой власти (каковой после реформы 1905–1906 годов не было даже у императора), но и подтверждает, что на период властвования Временного Правительства Россия уже не является монархией, ибо подданные империи превратились в граждан Державы Российской.

Таким образом, Акт Михаила об отказе от престола основан на мысли, что власть Российского императора более не имеет своим источником Божий промысел, что власть эта исходит уже не от Бога. Божий помазанник, его брат Николай II, добровольно отказался от такой власти и нарушил установленный законом «по Божьей воле» порядок передачи престола. Не в силах Михаила Александровича – Великого Князя, не имеющего права на всероссийский престол, – восстановить нарушенную Николаем II божественную легитимацию императорской власти. В его власти лишь предпринять попытку основать императорскую власть на новом источнике легитимации – на воле народа, и подчиниться этому источнику. Но это уже совершенно иная императорская власть, не имеющая ничего общего с той Верховной Самодержавной Властью, «повиноваться которой сам Бог повелевает», которая так внезапно завершилась 2 марта 1917 года.

5. Заключение

Итак, Акт Николая II об отречении от престола составлен с существенными нарушениями действовавшего на тот момент в Российской Империи законодательства и с нарушением присяг о соблюдении порядка престолонаследия. Документ вызвал сложно разрешимые правовые трудности в вопросе определения наследника Российского Престола и тем самым фактически оставил империю без императора; создал юридические предпосылки для смены формы правления в России с монархической на республиканскую. После обнародования Акта об отречении практически было уже невозможно вернуться к той форме православной монархии, которая была закреплена в Основных Государственных Законах, ибо император сложил с себя власть, дарованную ему Богом, и фактически провозгласил себя не связанным законами о божественности императорской власти.

Акт Михаила об отказе от престола являлся, по сути, политической декларацией члена Императорского Дома, который по воле отрекшегося императора незаконно был назначен императором. Помимо отказа от престола, который он по закону не имел права занимать, Михаил высказал свои пожелания относительно республиканской формы правления в России (на период до принятия Учредительным Собранием окончательного решения) и свое согласие стать конституционным монархом в случае, если формой правления по воле народа будет выбрана монархия. Тем самым Великий Князь Михаил Александрович подтвердил следовавшую из Акта Николая II мысль, что самодержавная православная монархия в России прекратила свое существование.

© М.М. Монастырев. 2014

Охраняется законодательством о защите авторских прав.

Никакая часть этой статьи не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, а также запись в память ЭВМ для частного или публичного использования, без письменного разрешения владельца авторских прав.

Так, митрополит Московский и Коломенский Сергий (Ляпидевский) в речи, произнесенной в день коронования императора Николая II 14 мая 1896 года, в частности, говорил: «…Предлежит Тебе восприять новых впечатлений этого таинства, то сему причина та, что как нет выше, так и нет труднее на земле Царской власти, нет бремени тяжелее Царского служения. Посему для понесения его Святая Церковь издревле признала необходимым средство чрезвычайное, таинственное, благодатное… Да излиется на Тебя ныне обилие даров благодатных и чрез помазание видимое да подастся Тебе невидимая сила свыше, действующая к возвышению Твоих царских доблестей, озараяющая Твою Самодержавную деятельность ко благу и счастью Твоих верных подданых» (Цит. по: Бабкин М. Указ. соч. С.128).

Так, подробный анализ законности отречения Николая II от Престола за своего сына Алексея содержится в статье В.Ж.Цветкова «Отречение Государя Императора Николая Второго» (URL: http://www.dk1868.ru/statii/Tstvetkov9.htm ). Встречается такая точка зрения и в юридических работах, например, в упомянутой книге М.Зызыкина.

По соображениям, допускающим отречение царствующего императора, Алексей мог самостоятельно отречься от престола по достижении им 16 лет, то есть в 1920 году.

Согласно ст. 183 СОГЗ, на брак члена Императорского Дома требовалось соизволение императора; и брак, совершенный без такого соизволения, не признавался законным. Николай II был категорически против брака Михаила с Натальей и не только не дал согласия на бракосочетание, но и взял с Михаила слово, что женитьбы не будет.

Правительственный вестник. 1913. №2. С.1.

См.: Зызыкин М. Указ. соч. С.80.

Можно, конечно, предположить, что, передавая престол Михаилу Александровичу, Николай II не был бы против назначения его правителем государства, однако император, даже помирившись с братом, по известным только ему причинам не отменил Манифест от 30 декабря 1912 года.

Подробнее см.: Выскочков Л. Николай I. М.: Молодая гвардия, 2003. С.80–90.

Имевшимися на тот момент пробелами российского законодательства в вопросах возможности, порядка и последствий отречения царствующего императора от престола.

А именно: с нарушениями статей 4, 8, 11, 28, 37, 38, 39, 41, 53, 84 Основных Государственных Законов Российской Империи.

Помимо духовной составляющей того, что произошло в заснеженном Пскове, есть составляющая юридическая и историческая. В результате большевистской и либеральной историографии, сложился ложный образ Государя — безропотно, пассивно, и с фатальной обречённостью наблюдающего как у него на глазах уничтожают его страну, приносящего себя и ее в жертву. Но жертвенность у православного человека может быть только христоподражательной. Именно такая она и была у Императора Николая II: «Может быть, для спасения России требуется жертва. Я буду этой жертвой» . Но такая жертва приносится только после того, когда все человеческие, земные средства борьбы исчерпаны. Император Николай II был Русским Царём и, безусловно, именно в этом качестве он был грозен для врагов. Напомню, что именно державной волей Государя была побеждена революция 1905 года, именно по его инициативе были введены военно-полевые суды, выносившие смертные приговоры революционерам, уголовникам и террористам. В 1906 г., когда революция была как никогда близка к победе, Государь сказал П. А. Столыпину, что немедленный «роспуск Государственной Думы стал делом прямой необходимости», иначе «все мы и Я в первую очередь понесём ответственность за нашу слабость и нерешительность». Николай II подчеркнул, что вожаки Думы стремятся «вырвать власть из рук Правительства, которое назначено Мной, и захватить его в свои руки, чтобы затем тотчас же лишить Меня всякой власти, и обратить в послушное орудие своих стремлений, а при малейшем несогласии Моём просто устранить и Меня. Я ясно вижу, что вопрос идёт просто об уничтожении Монархии. Я обязан перед Моей совестью, перед Богом и перед родиной бороться и лучше погибнуть, нежели без сопротивления сдать всю власть тем, кто протягивает к ней свои руки » .

Эти слова как нельзя лучше отражают натуру Государя — верного своему Царскому Долгу, готового отстаивать даже ценой жизни священные Богом дарованные права. Ситуация в начале 1906 г. была практически схожей с ситуацией начала 1917-го. Но почему-то, как нас хотят уверить, в 1917 году Государь от борьбы отказался и добровольно отрекся от престола.

Законы Престолонаследия Российской империи не знали такого понятия как отречение от престола царствующего монарха. Согласно ст. 37 и 38 Свода Основных законов оно было возможным лишь в отношении лица, имеющего права на престол.

Такой казус имел место в российской истории, когда Наследник Цесаревич и Великий Князь Константин Павлович отрёкся от своих прав на престол в пользу своего брата Великого Князя Николая Павловича. Эта воля добровольно и собственноручно была выражена Константином 14 января 1822 г. в грамоте своему брату Императору Александру I , который 2 февраля 1822 г. в ответной грамоте поддержал решение брата. Также поступила и Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна . 16 августа 1823 г. государь издал Манифест, в котором признал Наследником престола Великого Князя Николая Павловича . Отказ Великого Князя Константина Павловича был составлен в трёх экземплярах для хранения в Правительствующем Сенате, Святейшем Синоде и в алтаре Успенского собора. Помимо царствующего Императора и Вдовствующей Императрицы о решении Константина Павловича знали князь А. Н. Голицын, граф А. А. Аракчеев и составивший текст Манифеста архиепископ Московский Филарет (Дроздов).

Законы Престолонаследия Российской империи не знали такого понятия как отречение от престола царствующего монарха.

Обстоятельства, при которых Государь Император Николай Александрович подписал «отречение» до сих пор неизвестны. До последнего времени никто даже не пытался дать объективный анализ ни обстоятельств, при которых произошло так называемое отречение, ни тому странному документу, который выдается за Высочайший Манифест, и который, по сути дела, является единственным прямым «доказательством» отречения.

«Отречение» Императора Николая II является, как отмечали профессионалы-юристы Н. В. Поклонская и А. Ю. Сорокин, юридически ничтожным, то есть изначально не имеющим юридической силы. Такая сделка не влечет юридических последствий и недействительна с момента ее совершения.

Но мог ли Император Николай II, согласно законодательству того времени, отречься от престола? Ответ однозначный: не мог. Согласно ст. 8 Основные Государственные Законы подлежали пересмотру «единственно по почину » Государя Императора. То есть прежде чем отрекаться от престола, Николай II должен был внести в Основные Законы Российской империи соответствующую норму о возможности отречения от престола царствующего монарха. Кроме того, нужно было изменить и Акт о Престолонаследии Императора Павла I, правила которого положены в основу Свода законов Российской Империи. Вне всякого сомнения, такой инициативы от Государя никогда не исходило. Далее, согласно ст. 86 Основных законов в редакции 1906 г. «никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы ». Занятия Думы, как известно, с 27 февраля 1917 г. были приостановлены. Во время же прекращения занятий изменения в Основные Государственные Законы, согласно ст. 87, не могли быть внесены даже в чрезвычайном порядке, в том числе и самим Государем Императором. Таким образом, предварительного одобрения участвовавших в законотворчестве палат теоретически внесенной Царем юридической новеллы быть не могло. Однако даже одобрение Думой и Госсоветом нового закона не означало ещё его принятия. Ст. 91 гласила, что законы «прежде обнародования» Правительствующим Сенатом, «в действие не приводятся ».

Как известно, ни так называемый Манифест Императора Николая II, ни «акт» Великого Князя Михаила Александровича никогда не были опубликованы Сенатом, а их составление проходило вне участия самого Государя Императора, носителя Верховной власти. А ведь, кроме того, требовалось ещё и последующее утверждение закона Монархом.

В связи с этим весьма точным представляется мнение товарища обер-прокурора Святейшего Синода князя Н. Д. Жевахова, сказанные им в марте 1917 г.: «Отречение Государя недействительно, ибо явилось не актом доброй воли Государя, а насилием. По правилам Святых Апостолов, недействительным является даже вынужденное сложение епископского сана: тем более недействительным является эта узурпация священных прав Монарха шайкою преступников ».

Таким образом, с юридической точки зрения не существует самого факта отречения Императора Николая II, независимо от подписания или не подписания им пресловутого псковского «Манифеста».

Какие «манифесты» якобы подписал Император Николай II в Пскове ?

Согласно официальной версии Император Николай II в период с вечера 1 марта до ночи 3 марта по собственной воле трижды соглашался на подписание трёх манифестов. Первый из этих манифестов вводил Ответственное министерство, то есть кардинально изменял политическую систему страны, а два остальных — один за другим — передавали престол сначала малолетнему Цесаревичу, а затем Великому Князю Михаилу Александровичу. Говоря об этом, следует учесть, что Государь был твёрдым противником каких-либо политических преобразований в стране до окончания войны. Это твёрдое убеждение он высказывал и накануне своего отъезда из Могилёва в Царское Село.

Тем более никто не слышал от Государя гипотетических рассуждений о возможности своего отречения от престола. Поэтому та лёгкость и быстрота, с которыми Царь вдруг «согласился» на столь судьбоносные решения, не могут не вызывать недоумение.

…проект манифеста составлен без участия Императора Николая II. Он никогда не был им подписан и, по всей видимости, даже не прочитан.

Нельзя не отметить, что все документы, связанные с так называемым отречением, не носят никаких признаков ознакомления с ними Николая II. Телеграммы и ленты переговоров по прямому проводу имеют комментарии, резолюции пометы генералов М. В. Алексеева, Н. В. Рузского, A. C. Лукомского, Ю. Н. Данилова, даже офицеров и служащих Ставки и фронтов, но нет ни одной пометы, ни одного автографа Государя! Исключение составляет только так называемый Манифест об отречении, который якобы был подписан Николаем II.

«Манифест» об Ответственном министерстве.

По воспоминаниям лиц свиты, от Государя стали требовать кардинальных уступок сразу же после того, как он принял в своём вагоне генерал-адъютанта Н. В. Рузского. На самом деле эти требования начались гораздо раньше, когда Николай II ещё был на станции Дно.

Ещё днём 1 марта, то есть когда Государь находился на станции Дно, генерал-адъютант Алексеев послал телеграмму на Высочайшее имя, в которой предупреждал: беспорядки, охватившие Петроград, вскоре перекинутся на всю Россию, произойдёт революция, которая знаменует позорное окончание войны, а «власть завтра же перейдёт в руки крайних элементов». В конце телеграммы Алексеев умолял Государя «поставить во главе России лицо, которому бы верила Россия, и поручить ему образовать кабинет».

Весь тон и аргументация телеграммы М. В. Алексеева полностью согласуются со слогом и аргументами М. В. Родзянко. Её Алексеев должен был послать в Царское Село, но не сделал этого якобы потому, что отсутствовала связь. На самом деле с отправлением телеграммы в Ставке решили повременить, так как узнали, что Император должен быть доставлен в Псков. Днем, 1 марта, полковник В. Л. Барановский в своём разговоре с помощником начальника разведывательного отделения штаба Северного фронта полковником В. Е. Медиокритским по прямому проводу отметил, что Наштаверх просит передать главкосева (Н.В. Рузского) «вручить эту телеграмму Государю Императору , когда Его Величество будет проезжать через Псков».

К вечеру 1 марта в результате закулисных переговоров Алексеева с Родзянко текст телеграммы «об Ответственном министерстве » претерпел значительные изменения. Рекомендательная просьба, которую первоначально высказывал Алексеев, превратилась в требование издания манифеста о создании думского кабинета во главе с Родзянко. Около 18 ч. генерал Алексеев и находившийся в Ставке Великий Князь Сергей Михайлович передали Рузскому распоряжение «доложить Его Величеству о безусловной необходимости принятия тех мер , которые указаны в телеграмме генерала Алексеева Его Величеству ». Полная поддержка инициативы Алексеева поступила из Тифлиса и от Великого Князя Николая Николаевича.

Вечером 1 марта, по прибытии Императора в Псков, генерал Рузский спросил, каков будет его ответ на просьбу Родзянко о даровании Ответственного министерства? По воспоминаниям генерала Рузского, на горячие его доводы о необходимости немедленного введения Ответственного министерства « Государь возражал спокойно, хладнокровно и с чувством глубокого убеждения. Основная мысль Государя была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не вправе передать всё дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред Родине, а завтра умоют руки, «подав с кабинетом в отставку» . «Я сказал Государь, — будут ли — ».

На возражение Рузского, что следует принять формулу: «Государь царствует, а правительство управляет», Николай II ответил, «что эта формула ему непонятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться, и опять оттенил, что он лично не держится за власть, но только не может принять решение против своей совести и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может считать, что он сам не ответственен перед Богом. Государь перебирал с необыкновенной ясностью взгляды всех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена в качестве ответственных перед палатами министров, и высказывал своё убеждение, что общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться со своей задачей».

«Я ответственен перед Богом и Россией за всё, что случится и случилось, — сказал Государь, — будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным Советом — безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность» .

В конце концов, Государь заявил, что согласен лишь поручить М. В. Родзянко «сформировать новый кабинет и выбрать министров за исключением военного, морского и иностранных дел». Генерал Д. Н. Дубенский приводил следующий текст этой телеграммы: «Ради спасения Родины и счастья народа предлагаю Вам составить новое министерство во главе с Вами, но министр иностранных дел, военный и морской будут назначаться Мной » .

Подобный же текст приводит в своих воспоминаниях и В. Н. Воейков: «Государь позвал меня к себе и передал телеграмму, составленную на имя Родзянки, в которой Его Величество объявлял свою Монаршую волю дать ответственное министерство, сохранив ответственность лично перед ним как Верховным Вождём армии и флота министров военного и морского, а также — по делам иностранной политики».

Однако Рузский не дал Воейкову отправить эту телеграмму, а в жёсткой форме потребовал её себе якобы для того, чтобы передать лично Родзянко. После этого Рузский ушёл в штаб фронта, откуда передал Родзянко не телеграмму Государя, а проект Манифеста, изложенный в телеграмме Алексеева. Воейков утверждал, что Рузского он в этот день больше не видел. Получается, что никакой другой телеграммы, кроме той, в которой Родзянко поручалось возглавить правительство, ответственное перед Монархом, Император Николай II не передавал. Текст проекта М. В. Алексеева гласил: «Объявляем всем верным нашим подданным: Грозный и жестокий враг напрягает последние силы для борьбы с нашей родиной. Близок решительный час. Судьбы России, честь геройской нашей армии, благополучие народа, все будущее дорогого нам отечества требует доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца . Стремясь сильнее сплотить все силы народные для скорейшего достижения победы , Я признал необходимость призвать ответственное перед представителями народа министерство, возложив образование его на председателя Государственной Думы Родзянко, из лиц, пользующихся доверием всей России. Уповаю, что все верные сыны России, тесно объединившись вокруг престола и народного представительства, дружно помогут доблестной армии завершить ее великий подвиг. Во имя нашей возлюбленной родины призываю всех русских людей к исполнению своего святого долга перед нею , дабы вновь явить, что Россия столь же несокрушима, как и всегда, и что никакие козни врагов не одолеют ее. Да поможет нам Господь Бог».

Как мы сможем убедиться, этот «манифест», якобы подписанный Императором, будет принят за основу при составлении в Ставке «Манифеста» об отречении в пользу Цесаревича Алексея Николаевича. Таким образом, проект манифеста составлен без участия Императора Николая II. Он никогда не был им подписан и, по всей видимости, даже не прочитан.

Продолжаю экскурс в историю отечественного права. Предыдущие публикации можно посмотреть по ссылкам: 1. ; 2. ; 3. ; 4. ; 5. .

Вот уже более 100 лет прошло со времен Февральской революции. События революции логически завершились 2 (15) марта 1917 года, когда император в вагоне на станции в Пскове подписал акт об отречении от престола от своего имени и от имени цесаревича Алексея в пользу своего брата великого князя Михаила Александровича. Спор о законности отречения Николая II периодически получает новые витки обсуждения. Насколько издание такого акта соответствовало требованиям законодательства того времени?

Неужели предусматривалось законом?

В главе второй Свода Основных Государственных Законов, составлявшего часть первую тома первого Свода Законов Российской Империи, содержался порядок наследования престола. Статья 37 указывала, что при действии правил о порядке наследования престола «лицу, имеющему на оный (Престол - автор) право, предоставляется свобода отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании Престола.» Статья 38 той же главы предписывала, что «[о]тречение таковое, когда оно будет обнародовано и обращено в закон, признается потом уже безвозвратным.»

Следовательно, нормы об отречении содержались в действовавшем в то время законодательстве. Но распространялись ли они на случай, когда отрекается от престола уже правящий монарх? Или их действие ограничивается ситуацией отказа от права на престол еще не принявшего царский титул наследника престола? Стоит вспомнить, что правила статей 37 и 38 Свода появились за столетие до рассматриваемых событий. Обратимся к истории царствующего дома.

«Павловичи» и акт о престолонаследии

Все императоры, находившиеся на русском престоле в XIX веке вплоть до Николая II, были прямыми потомками Павла I (период правления 1796 - 1801 годы). Семья Павла I и императрицы Марии Федоровны была действительно многочисленна и насчитывала 10 детей, среди которых 4 сына: старший сын Александр (будущий император Александр I), Константин, Николай (будущий император Николай I) и младший сын Михаил.

Дабы упорядочить передачу престола Павел I в день своей коронации 5 (16) апреля 1797 года обнародовал акт о престолонаследии. Акт установил правило о переходе престола по прямой мужской линии. Первым наследует престол старший сын и все его мужское поколение. После пресечения мужского поколения старшего сына престол переходит второму сыну императора и так далее.

В последующем Александр I, уже будучи императором, для целей наследования престола манифестом от 20 марта (1 апреля) 1820 года добавил требование о необходимости заключения брака с лицом, принадлежащим к какому-либо царственному или владетельному дому. Дети, родившиеся в браке с лицом, не имеющим соответственного достоинства, лишаются права на престол. Это правило было продиктовано сочетанием его брата Константина Павловича морганатическим браком с графиней Грудзинской, однако не лишало самого Константина права наследовать престол.

Манифест 1823 года и появление права на отречение

После смерти Павла I царский трон занял его старший сын Александр. Отсутствие наследников у Александра I позволяло Константину претендовать на престол, как второго по старшинству брата в императорской фамилии. Однако, в силу личной нерасположенности к управлению государством, отягощенной невозможностью передать престол по наследству, Константин совершил то, что до него никто не делал - добровольно отказался от права на престол! 14 (26) января 1822 года Константин написал Александру I письмо с просьбой освободить его от бремени стать императором и передать это право тому, кому оно принадлежит после него. Александр I принял отречение брата и 16 (28) августа 1823 года издал по этому поводу тайный манифест. В этом документе были впервые зафиксированы положения, составившие содержание статей 37 и 38 Свода.

Манифест 1823 года признавал, что «существующие постановления о порядке наследования Престола у имеющих на него право не отъемлют свободы отрещись от сего права в таких обстоятельствах, когда за сим не предстоит никакого затруднения в дальнейшем наследовании престола». В документе подчеркивались твердость и неизменность свободного отречения Константина от права на престол. Следуя правилам акта о престолонаследии Павла I, наследником престола назначался третий брат Николай.

Манифест хранился втайне вплоть до смерти Александра I в 1825 году. О нем не знал даже новоназначенный наследник - Николай. После кончины Александра I императором был провозглашен Константин, однако после выяснения всех обстоятельств Николай все-таки объявил о принятии императорской власти. 12 (24) декабря 1825 года манифест Александра I был официально обнародован, став приложением к манифесту Николая I о принятии сана. Тайна вокруг манифеста во многом способствовала росту неопределенности в кандидатуре нового царя и, несомненно, добавила пламени в зарождавшееся в эти дни восстание декабристов - но это уже рассказ о другом.

Может ли правящий монарх отказаться от сана?

Итак, норма о возможности отречения от права на престол изначально подразумевала ситуацию, когда наследник престола еще до принятия титула отказывается от него. К ситуации же отречения от престола уже принявшего титул монарха данная норма отношения не имела. Спустя десятилетия на рубеже XIX и XX веков смысл правила об отречении уже изменился. Норма подразумевала не только свободу наследников отказаться от права вступить на престол, но и возможность действующего императора отречься от престола. Связь с событиями наследования престола тремя сыновьями Павла I к тому времени уже была забыта.

В подтверждение этому профессор Н.М. Коркунов в своем курсе Русского государственного права 1909 года со ссылкой на отмеченные нормы сделал вывод: «Может ли отречься от престола уже вступивший на него? Так как закон предоставляет это право всем вообще «имеющим право на престол» и так как лицо царствующее, конечно, также имеет на него право, то, по-видимому, следует разрешить этот вопрос в утвердительном смысле.»

Мог ли Николай II отречься от престола от имени малолетнего сына Алексея?

На этот вопрос также нужно ответить утвердительно. Статья 199 Свода устанавливала принадлежность попечения о малолетнем лице императорской фамилии его родителям. Тем самым, Николай II мог реализовать право своего малолетнего сына - цесаревича и от его имени отречься от престола.

Совершившиеся акты отречения не препятствовали дальнейшему наследованию престола, как того требовала статья 37 Свода. Отказы от престола были совершены в пользу брата Николая II великого князя Михаила Александровича и следовали цели сохранения преемственности в передаче власти. Все необходимые требования законодательства были соблюдены. И в вопросе о законности отречения можно поставить точку. По крайней мере, до появления каких-либо новых сведений о событиях вековой давности.

То, что произошло 2/15 марта 1917 г. в Пскове, до сих пор именуется в истории как отречение Николая II от престола. До сих пор историческая наука и общественное сознание воспринимают как аксиому, что Император Николай II добровольно, но под давлением обстоятельств, поставил свою подпись под манифестом, объявлявшим, что он слагает с себя верховную власть.

Между тем русская история не знала такого факта, как отречение коронованного монарха от престола. Известен случай отказа от престола Наследника Цесаревича Великого Князя Константина Павловича, брата Императора Александра I, сделанного за несколько лет до смерти Царствующего государя. Однако акт этого отказа был собственноручно написан Константином Павловичем, после чего 16 августа 1823 г. был составлен манифест Императора Александра I о передаче права на престол Великому Князю Николаю Павловичу. Манифест этот был за­секречен и помещен на хранение в Успенский собор Московского Кремля. Три копии манифеста, заверенные Александром I, были направлены в Синод, Сенат и Государственный Совет. После кончины Императора Александра I прежде все­го надлежало вскрыть пакет с копиями. Тайну завещания знали Вдовствующая Императрица Мария Феодоровна, князь А.Н. Голицын, граф А.А. Аракчеев и со­ставивший текст манифеста московский архиепископ Филарет.

Как видим, решение об отказе Великого Князя от престола был заверено мно­гочисленными свидетелями и утверждено манифестом Императора. При этом речь шла об отказе от престола не Царствующего монарха, а наследника престола.

Что же касается Царствующего монарха, то Основные Законы Российской Империи вообще не предусматривали самой возможности его отречения (теоретически таким основанием могло быть разве что пострижение Царя в монахи.) Тем более невозможно говорить о каком-либо отречении Царя, сделанного под моральным воздействием, в условиях лишения свободы действий.

В связи с этим примечательны слова товарища обер-прокурора Святейшего Синода князя Н.Д. Жевахова, сказанные им в марте 1917 г. при отказе присягать Временному правительству: «Отречение Государя недействительно, ибо явилось не актом доброй воли Государя, а насилием. Кроме законов государственных, у нас есть и законы Божеские, а мы знаем, что, по правилам Св. Апостолов, недействительным является даже вынужденное сложение епископского сана: тем более недействительным является эта узурпация священных прав Монарха шайкою преступников».

Епископ Арсений (Жадановский), принявший мученическую смерть на Бутовском полигоне, говорил, что «по церковно-каноническим правилам насиль­ственное лишение епископа своей кафедры является недействительным, хотя бы оно произошло «при рукописании» изгоняемого. И это понятно: всякая бумага имеет формальное значение, написанное под угрозой не имеет никакой цены, — насилие остается насилием».

Таким образом, даже если бы Император Николай II и подписал под угрозой или под давлением некую бумагу, ни в коей мере не являющуюся ни по форме, ни по сути манифестом об отречении, то это вовсе не означало бы, что он действи­тельно отрекается от престола .

Со стороны Государя налицо было бы не добровольное отречение, но акт, который, если бы это относилось к епископу, по третьему правилу святителя Ки­рилла Александрийского, имеет следующую оценку: «Рукописание же отречения дал он, как сказует, не по собственному произволению, но по нужде, по страху и по угрозам от некоторых. Но и кроме сего, с церковными постановлениями не сооб­разно, яко некие священнодействователи представляют рукописания отречения». Кроме того, Император Николай II, даже следуя официальной версии, не упразд­нял Монархию, а передавал престол своему брату — Великому Князю Михаилу Александровичу.

Отречение Императора Николая II, таким образом, не обрело силу Российского законодательного акта, поскольку манифест обретает силу закона лишь в случае опубликования, которое может совершить только Царствующий Император (то есть появление текста отречения в прессе не есть автоматическое узаконивание его), а Великий Князь Михаил Александрович таковым никогда не был — ни одной минуты. Таким образом, отречение Императора Николая II, даже в случае подписания им известного текста, является юридически ничтожным.

Отрешение Императора Николая II от престола. Фальсификация документов об отречении

План заговора, предусматривавший отречение Государя, был задуман задолго до Февральского переворота. Одним из главных его разработчиков был А.И. Гучков. Уже после февральских событий он сообщал: «Государь должен покинуть престол. В этом направлении кое-что делалось еще до переворота, при помощи других сил. Самая мысль об отречении была мне настолько близка и родственна, что с первого момента, когда только выяснилось это шатание и потом развал власти, я и мои друзья сочли этот выход именно тем, что следо­вало сделать».

Гучков говорил, что события февраля 1917 г. привели его «к убеждению, что нужно, во что бы то ни стало, добиться отречения Государя. Я настаивал, чтобы председатель Думы Родзянко взял бы на себя эту задачу».

Таким образом, понятно, что инициативы М.В. Родзянко по поездке в Боло­гое, его планы ареста Государя и требования его отречения были инициативами и планами А.И. Гучкова.

О том, что отречение было спланировано заранее, говорил и спутник А.И. Гуч­кова по поездке в Псков В.В. Шульгин. Уже после переворота он говорил кадету Е.А. Ефимовскому: «Вопрос об отречении был предрешен. Оно произошло бы независимо от того, присутствовал Шульгин при этом или нет. Шульгин опасал­ся, что Государь может быть убит. И ехал на станцию Дно с целью «создать щит», чтобы убийства не произошло».

Но отречение Императора входило в планы не только Гучкова. Не меньше оно входило и в планы Керенского. Это не означает, конечно, что между двумя лиде­рами переворота не было разногласий. Но все это не мешало их самому актив­ному взаимному сотрудничеству. Поэтому С.П. Мельгунов был абсолютно прав, когда утверждал, что подготовкой и организацией Февральского переворота 1917 г. руководили две масонские группы. Во главе одной из них (военной) стоял А.И. Гучков, во главе другой (гражданской) стоял А.Ф. Керенский.

А.И. Гучков был тесно связан с военными кругами и сыграл ведущую роль в организации бездействия армии в подавлении безпорядков в Петрограде. Начальник войсковой охраны Петрограда, генерал-квартирмейстер Генерального штаба генерал-майор М.И. Занкевич, выполняя условия договоренности с Гучковым, предпринял шаги, которые были направлены на ослабление обороны района Адмиралтейства и Зимнего дворца. 2 марта Занкевич всюду представлялся как лицо, действующее по приказанию М.В. Родзянко.

С другой стороны, А.Ф. Керенский имел большие связи в масонских и рево­люционных кругах.

У А.И. Гучкова имелись соответствующие договоренности с командирами некоторых полков о линии поведения в случае возникновения стихийных солдатских выступлений.

28 февраля А.И. Гучков выезжал агитировать военнослужащих в казармы Лейб-гвардии Павловского полка, 1 и 2 марта он вел агитацию в других частях. Участвовал А.И. Гучков и в захвате Главного артиллерийского управления.

Таким образом, А.И. Гучков всячески способствовал не дворцовому перево­роту, о чем он говорил ранее, а именно революции. Той самой революции, к которой так стремился А.Ф. Керенский.

Сотрудничество Гучкова и Керенского ярко проявилось в захвате Императорского поезда 1 марта 1917 г. Захват поезда и отречение Государя были нужны как Гучкову, так и Керенскому. Не вызывает сомнений, что после того как Императорский поезд был направлен в Псков, в отношении Государя Керенский и Гучков действовали в полном согласии.

Уже днем 2 марта о манифесте с отречением Государя говорили в открытую в разных местах Империи. Напомним, что в это время, даже по версии Рузского, Император еще не принял никакого решения.

В 15 часов в Екатерининском зале Таврического дворца П.Н. Милюков говорил об отречении как о деле решенном: «Старый деспот, доведший Россию до полной разрухи, добровольно откажется от престола, или будет низложен. Власть перейдет к регенту великому князю Михаилу Александровичу. Наследником бу­дет Алексей».

В 17 час. 23 мин. 2 марта генерал В.Н. Клембовский уверенно заявлял: «Исход один — отречение в пользу Наследника под регентством Великого Князя Михаи­ла Александровича. Его Величество решение еще не принял, но, по-видимому, оно неизбежно».

В 19 часов 1 марта Императорский поезд прибыл в Псков. Обстановка вокруг него была не характерна для обычных встреч Царя. А.А. Мордвинов писал, что платформа «была почти не освещена и совершенно пустынна. Ни военного, ни гражданского начальства (за исключением, кажется, губернатора), всегда задолго и в большом числе собиравшегося для встречи Государя, на ней не было».

То же самое писал и генерал Д.Н. Дубенский: «Никаких официальных встреч, вероятно, не будет, и почетного караула не видно».

Начальник штаба Северного фронта генерал Ю.Н. Данилов добавляет к пре­дыдущим воспоминаниям ряд важных деталей. Он пишет, что «ко времени под­хода Царского поезда вокзал был оцеплен, и в его помещения никого не пускали».

Заместитель главы уполномоченного по Северному фронту Всероссийского Земского Союза князь С.Е. Трубецкой вечером 1 марта прибыл на псковский вок­зал для встречи с Царем. На вопрос дежурному офицеру «Где поезд Государя?», тот «указал мне путь, но предупредил, что для того чтобы проникнуть в самый поезд, требуется особое разрешение. Я пошел к поезду. Стоянка Царского поезда на занесенных снегом неприглядных запасных путях производила гнетущее впе­чатление. Не знаю почему, этот охраняемый часовыми поезд казался не Царской резиденцией с выставленным караулом, а наводил неясную мысль об аресте».

События, происшедшие в Пскове в собственном Императорском поезде 1-3 марта, остаются по сей день неразгаданными.

По официальной версии, Император Николай II, который ранее категориче­ски отказывался от любых попыток убедить его в необходимости ответственного министерства, в Пскове вдруг одобрил и подписал в течение суток сразу три ма­нифеста. Один из этих манифестов кардинально менял политическую систему страны (вводил ответственное министерство), а два других — последовательно передавали русский престол сначала малолетнему Цесаревичу, а затем Великому Князю Михаилу Александровичу.

После того как Императорский поезд поставили на запасной путь, в Импера­торский вагон прибыли главнокомандующий армиями Северного фронта генерал Н.В. Рузский, начальник его штаба генерал Ю.Н. Данилов и еще два-три офицера. По воспоминаниям лиц свиты, от Николая II генерал Рузский стал требовать карди­нальных уступок сразу же, как зашел в вагон и был принят Императором. В.Н. Во­ейков на допросе в ВЧСК заявил, в противоположность своим воспоминаниям, что «все разговоры об Ответственном министерстве были после прибытия в Псков».

Генералитет начал оказывать активное давление на Императора Николая II еще до его прибытия в Псков. Днем 1 марта, когда Государь был на станции Дно, генерал-адъютант М.В. Алексеев послал ему телеграмму. Сообщив о безпорядках в Москве, Алексеев писал Царю о том, что безпорядки перекинутся по всей Рос­сии, произойдет революция, которая знаменует позорное окончание войны. Алексеев уверял, что восстановление порядка невозможно, «если от Вашего Им­ператорского Величества не последует акта, способствующего общему успокое­нию». В противном случае, заявлял Алексеев, «власть завтра же перейдет в руки крайних элементов». В конце телеграммы Алексеев умолял Царя «ради спасения России и династии, поставить во главе России лицо, которому бы верила Россия, и поручить ему образовать кабинет».

Весь тон и аргументации этой телеграммы М.В. Алексеева полностью согла­суются со слогом и его аргументами М.В. Родзянко. Эту телеграмму М.В. Алексе­ев должен был послать в Царское Село, но не сделал этого, якобы потому, что отсутствовала связь. На самом деле с отправлением телеграммы решили повре­менить, так как знали, что Император должен быть доставлен в Псков.

Полковник В.Л. Барановский в своем разговоре с помощником начальника разведывательного отделения штаба Северного фронта полковником В.Е. Медио­критским по прямому проводу 1 марта в 15 час. 58 мин. отметил: «Начальник штаба просит эту телеграмму передать главнокомандующему и просит его вру­чить эту телеграмму Государю Императору, когда Его Величество будет проез­жать через Псков».

В результате закулисных переговоров с Родзянко вечером 1 марта телеграмма Алексеева претерпела значительные изменения. Фактически это был манифест о введении ответственного министерства во главе с Родзянко.

Генерал М.В. Алексеев и находившийся в Ставке Великий Князь Сергей Ми­хайлович уполномочили помощника начальника штаба Северного фронта гене­рала В.Н. Клембовского «доложить Его Величеству о безусловной необходимо­сти принятия тех мер, которые указаны в телеграмме генерала Алексеева».

Полная поддержка просьбе, изложенной в телеграмме Алексеева, поступила из Тифлиса и от Великого Князя Николая Николаевича.

Давление на Царя с требованием даровать ответственное министерство бы­ло продолжено в Пскове генералом Н.В. Рузским. При встрече с Царем Руз­ский поинтересовался, получил ли Николай II его телеграмму об ответственном министерстве. Речь шла о телеграмме Рузского, которую он послал Императору еще 27 февраля в Ставку. Николай II ответил, что получил, и ждет приезда Родзянко.

Рузский в разговоре с Великим Князем Андреем Владимировичем через год после происшедших событий пояснил, что Император Николай II согласился дать ответственное министерство после того, как главкосев передал ему теле­грамму от генерала Алексеева с проектом манифеста.

Однако в составленной Царем ответной телеграмме ни о каком даровании от­ветственного министерства речи не шло. Рузский рассказывал, что когда ему наконец принесли телеграмму от Государя, оказалось, «что там нет ни слова об ответственном министерстве». Единственное, на что согласился Император Николай II, — это поручить Родзянко сформировать правительство, выбрав ми­нистров по своему усмотрению, кроме министров военного, морского и внутренних дел. При этом сам Родзянко должен был оставаться ответственным перед Императором, а не перед Думой. По-существу, телеграмма Николая II с поручением Родзянко возглавить такое правительство, в котором назначения главных министров оставались бы за Царем, а сам Родзянко был бы ответствен перед Монархом, превращали ответственное министерство в обыкновенный ка­бинет.

На все возражения Рузского о необходимости ответственного министерства Император Николай II ответил, что он «считает себя не вправе передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред Родине, а завтра умоют руки, подав с кабинетом в отставку». «Я ответственен перед Богом и Россией за все, что случится и случи­лось, — сказал Государь, — будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным советом, — безразлично».

По словам генерала Н.В. Рузского, решающей для Государя стала телеграмма от М.В. Алексеева. Ознакомившись с ней, Николай II согласился на ответствен­ное министерство, сказав, что «принял решение, ибо и Рузский, и Алексеев, с которым он много на эту тему раньше говорил, одного мнения, а ему, Государю, известно, что они редко сходятся на чем-либо вполне».

Получив якобы согласие от Царя, Рузский пошел на телеграф для разговора по прямому проводу с М.В. Родзянко. Н.В. Рузский сказал М.В. Родзянко, что Государь согласился на ответственное министерство и спросил председателя Думы, можно ли высылать манифест с этим сообщением для его «распубликования». Однако переданный Рузским текст «манифеста» на самом деле был черновым вариантом, во многом повторяющим текст телеграммы генерала Алексеева. Конечно, такой текст не мог быть передан Государем.

В ответ М.В. Родзянко заявил генералу Н.В. Рузскому, что ситуация измени­лась, «настала одна из страшнейших революций, побороть которую будет не так легко». В связи с этим возникло «грозное требование отречения в пользу сына при регентстве Михаила Александровича».

Рузский спросил: «Нужно ли выпускать манифест»? Родзянко дал как всегда уклончивый ответ: «Я право не знаю, как вам ответить. Все зависит от событий, которые летят с головокружительной быстротой».

Несмотря на эту двусмысленность, Рузский понял ответ однозначно: мани­фест посылать не надо. С этого момента начинается усиленная подготовка к со­ставлению нового манифеста об отречении.

В конце разговора Н.В. Рузский спросил М.В. Родзянко, может ли он доло­жить Императору об этом разговоре. И получил ответ: «Ничего против этого не имею, и даже прошу об этом».

Таким образом, Родзянко решал, сообщать что-либо Государю или нет. При этом мнение Царя, его поручения и распоряжения совершенно не принимались в расчет. Для Рузского существовали другие начальники, и прежде всего им был сам М.В. Родзянко.

Именно генералу М.В. Алексееву начальник штаба Северного фронта генерал Ю.Н. Данилов послал утром 2 марта телеграмму, в которой сообщал о состояв­шемся разговоре Рузского с Родзянко. В конце телеграммы Данилов писал: «Председатель Государственной Думы признал содержание манифеста запозда­лым. Так как об изложенном разговоре главкосев сможет доложить Государю только в 10 час., то он полагает, что было бы более осторожным не выпускать манифеста до дополнительного указания Его Величества».

Уже в 9 часов утра генерал А.С. Лукомский по поручению М.В. Алексеева вы­звал по прямому проводу генерала Ю.Н. Данилова. Алексеев в жесткой манере, отбросив «верноподданнический» тон, указал Данилову на необходимость по­требовать от Императора отречения, угрожая в противном случае междоусобной войной и параличом фронта, который приведет Россию к поражению.

Ю.Н. Данилов высказал мнение, что убедить Императора согласиться на но­вый манифест будет нелегко. Решено было дождаться результатов разговора Рузского с Царем. В ожидании этого результата Алексеев разослал циркулярные телеграммы для главнокомандующих фронтами А.Е. Эверта, А.А. Брусилова и В.В. Сахарова, в которых просил их выразить свое отношение к возможному отречению Государя.

Не успел генерал Алексеев поинтересоваться мнением главнокомандующих, как они сразу же, не задумываясь, ответили, что отречение необходимо, и как можно скорее. Вот, например, ответ генерала А.А. Брусилова: «Колебаться нель­зя. Время не терпит. Совершенно с вами согласен. Немедленно телеграфирую че­рез главкосева всеподданнейшую просьбу Государю Императору. Совершенно разделяю все ваши воззрения. Тут двух мнений быть не может».

Примерно такими же по смыслу были ответы всех командующих. Такая ре­акция с их стороны могла быть в случае, если они заранее знали о предстоя­щей телеграмме генерала Алексеева с вопросом об отречении. Точно так же, как они знали заранее и ответы на этот вопрос.

Вечером 2 марта в Царский вагон с телеграммами главнокомандующих приш­ли генералы Н.В. Рузский, Ю.Н. Данилов и С.С. Савич. Они продолжили оказы­вать давление на Царя, убеждая его, что положение безнадежно и единственный выход из положения — это отречение.

По воспоминаниям вышеназванных генералов, в ходе этого давления и, глав­ное, телеграмм главнокомандующих, Император Николай II принял решение от­речься от престола в пользу своего сына Цесаревича.

Рузский в своих рассказах разным лицам путался, в какой форме Государь выразил свое согласие на отречение. То генерал утверждал, что это была теле­грамма , то акт отречения, то несколько черновиков . Таким образом, из всех воспоминаний мы видим, что Императором была составлена телеграмма (теле­граммы, черновики, акт), но никак не манифест об отречении от престола .

Между тем точно известно, что проект такого манифеста был приготовлен. «Манифест этот, — писал генерал Д.Н. Дубенский, — вырабатывался в Ставке, и автором его являлся церемониймейстер Высочайшего Двора, директор поли­тической канцелярии при Верховном главнокомандующем Базили, а редактиро­вал этот акт генерал-адъютант Алексеев».

То же самое подтверждает генерал Данилов: «В этот период времени из Моги­лева от генерала Алексеева был получен проект Манифеста, на случай, если бы Государь принял решение о своем отречении в пользу Цесаревича Алексея. Про­ект этого Манифеста, насколько я знаю, был составлен Директором Дипломати­ческой Канцелярии при Верховном Главнокомандующем Н.А. Базили по общим указаниям генерала Алексеева».

Дубенский писал: «Когда мы вернулись через день в Могилев, то мне переда­вали, что Базили, придя в штабную столовую утром 2 марта, рассказывал, что он всю ночь не спал и работал, составляя по поручению генерала Алексеева мани­фест об отречении Императора Николая II от престола. А когда ему заметили, что это слишком серьезный исторический акт, чтобы его можно было составлять наспех, то Базили ответил, что медлить было нельзя».

Однако из воспоминаний самого Н.А. Базили явствует, что его труд совсем не был каторжным: «Алексеев меня попросил набросать акт отречения. «Вложите в него все ваше сердце», — сказал он при этом. Я отправился в свой кабинет и че­рез час вернулся с текстом».

Вечером 2 марта генерал Алексеев послал по телеграфу генералу Данилову проект манифеста, снабдив его следующей телеграммой: «Посылаю проект вы­работанного манифеста на тот случай если Государь Император соизволит при­нять решение и одобрить изложенный манифест. Генерал-адъютант Алексеев».

Сразу же за этим сообщением шел текст проекта манифеста: «В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу роди­ну, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. На­чавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на даль­нейшем ведении упорной войны. Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорогого нашего Отечества требуют доведения войны, во что бы то ни стало, до победного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными на­шими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России, почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государственною Думою признали МЫ за благо отречься от Престо­ла Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную власть. В соответствии с установленным Основными Законами порядком МЫ передаем наследие НАШЕ Дорогому Сыну НАШЕМУ Государю Наследнику Цесаревичу и Великому Князю АЛЕКСЕЮ НИКОЛАЕВИЧУ и благословляем ЕГО на вступление на Престол Го­сударства Российского. Возлагаем на Брата НАШЕГО Великого Князя Михаила Александровича обязанности Правителя Империи на время до совершеннолетия Сына НАШЕГО. Заповедуем Сыну НАШЕМУ, а равно и на время несовершенно­летия Его Правителю Империи править делами государственными в полном и нерушимом единении с представителями народа в законодательных учрежде­ниях, на тех началах, кои будут ими установлены, принеся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отече­ства к исполнению своего долга перед ним повиновением Царю в тяжелую мину­ту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вы­вести Государство Российское на путь победы, благоденствия и силы. Да поможет Господь Богъ России».

Этот текст почти полностью был взят из телеграммы генерала М.В. Алексеева с проектом манифеста об ответственном министерстве. В нем были сделаны лишь небольшие дополнения и внесена тема отречения. Полковник оперативно­го отдела штаба Ставки В.М. Пронин в своей книге приводит дневниковые за­писи за 1 марта. Из них становится очевидно, что авторы манифеста об ответ­ственном министерстве и отречения от престола — одни и те же лица: «22 ч. 40 м. Сейчас только возвратился из редакции «Могилевских Известий». Генерал-Квар­тирмейстер приказал мне добыть, во что бы то ни стало, образец Высочайшего Манифеста. В указанной редакции, вместе с секретарем ее, я разыскал N за 1914 г. с текстом Высочайшего Манифеста об объявлении войны. В это время уже был составлен проект Манифеста о даровании ответственного министерства. Со­ставляли его ген. Алексеев, ген. Лукомский, камергер Высоч. Двора Н.А. Базили и Великий Князь Сергей Михайлович. Текст этого Манифеста с соответствую­щей припиской генерала Алексеева послан Государю в 22 час. 20 мин.».

Однако «манифест» вовсе не попал к Государю. В своей телеграмме Алексееву 2 марта в 20 час. 35 мин. генерал Данилов докладывал: «Телеграмма о генерале Корнилове отправлена для вручения Государю Императору. Проект манифеста направлен в вагон главкосева . Есть опасения, не оказался бы он запоздалым, так как имеются частные сведения, что таковой манифест был уже опублико­ван в Петрограде распоряжением Временного правительства ».

Странно, что телеграмма с предложением назначить генерала Л.Г. Корнилова на должность начальника Петроградским ВО направляется Государю, а мани­фест об отречении направляется почему-то Рузскому! Потрясающим является предположение Данилова, что совершенно секретный манифест, которого не ви­дел даже Государь, может быть опубликован в Петрограде распоряжением мя­тежников! Фактически это прямое признание того, что вопрос об отречении ни в коей мере не зависел от Государя Императора.

Таким образом, 2 марта никакого нового манифеста об отречении в Став­ке не составлялось, его основа была приготовлена заранее и в эту основу вно­сились нужные изменения.

На экземпляре проекта манифеста, принадлежащего Н.А. Базили, имеются поправки, сделанные рукой генерала Алексеева.

Поэтому можно сделать однозначный вывод: Император Николай II не имел никакого отношения к авторству манифеста об отречении от престола в пользу Наследника и никогда его не подписывал.

Со слов Рузского, подписание манифеста Государем не состоялось, так как в штабе Северного фронта было получено известие о скором приезде в Псков А.И. Гучкова и В.В. Шульгина. Н.В. Рузский и Ю.Н. Данилов пытались объяснить задержку в подписании манифеста желанием Николая II встретиться сначала с А.И. Гучковым. Однако, по всей видимости, это решение принималось главкосевом.

В Ставке также были уверены в неизбежности отречения. В 17 час. 23 мин. 2 марта в разговоре по прямому проводу генерала Клембовского с главным на­чальником Одесского военного округа генералом от инфантерии М.И. Эбеловым Клембовский уверенно заявил, что исход один: «отречение в пользу Наследника под регентством великого князя Михаила Александровича».

Вполне возможно, что приезд А.И. Гучкова в Псков и возникновение после его приезда третьего манифеста об отречении, уже в пользу брата Царя, Велико­го Князя Михаила Александровича, были связаны со сговором А.И. Гучкова и Н.В. Рузского в обход М.В. Алексеева. Алексеев, видимо, полагал, что отречени­ем в пользу Цесаревича вопрос будет решен. Причем предполагалось, что отрек­шийся Император будет отправлен в Царское Село и там объявит о передаче пре­стола сыну. Еще в 9 часов вечера 2 марта депутат Государственной Думы кадет Ю.М. Лебедев говорил в Луге, что «через несколько часов из Петрограда выедут в Псков члены Думы Гучков и Шульгин, которым поручено вести переговоры с Государем, и результатом этих переговоров явится приезд Государя в Царское Село, где будет издан ряд важнейших государственных актов».

По-видимому, М.В. Алексеев надеялся играть ведущую роль при новом пра­вительстве (отсюда его авторство манифеста). Однако события пошли не так, как рассчитывал Алексеев. «Алексеевский» манифест был отправлен в Петроград че­рез Псков, откуда никаких сведений о его дальнейшей судьбе в Ставку не посту­пало. Более того, стало известно, что никакого объявления о манифесте не будет сделано без дополнительного разрешения генерала Н.В. Рузского. Это могло оз­начать, что по каким-либо причинам Рузский решил переиграть ситуацию. Что происходит в Пскове, М.В. Алексеев не знал. По приказу Алексеева генерал Клем­бовский связался с Псковом и »очень просил», «ориентировать наштаверха, в ка­ком положении находится вопрос». Особенно Алексеева волновало сообщение, что литерные поезда отправляются в сторону Двинска.

Вскоре из штаба Северного фронта генералу Алексееву поступила ответная телеграмма, в которой сообщалось, что вопрос об отправке поездов и об их даль­нейшем маршруте будет решен «по окончании разговора с Гучковым».

В 00 час. 30 мин. 3 марта полковник Болдырев сообщил в Ставку: «Манифест подписан. Передача задержана снятием дубликата, который будет вручен по под­писании Государем депутату Гучкову, после чего передача будет продолжена».

Текст так называемого манифеста почти полностью повторял предыдущий вариант манифеста в пользу Цесаревича, выработанный в Ставке под руко­водством М.В. Алексеева . Различия были лишь в имени того, кому передавался престол. Однако нет уверенности, что М.В. Алексееву передали этот текст.

Знаменитый манифест, который вот уже скоро сто лет является главным и, по существу, единственным «доказательством» отречения от престола 2 марта 1917 г. Императора Николая II, впервые был «обнаружен» в СССР в 1929 г. в Ле­нинграде специальной комиссией по чистке аппарата Академии наук. Все со­трудники учреждений Академии наук СССР, Президиум которой до 1934 г. находился в Ленинграде, обязаны были пройти проверку анкетных данных и процедуру обсуждения соответствия занимаемой должности. В этой «чистке» Академия наук понесла существенные кадровые потери: из-за социального про­исхождения (дворяне, духовенство и т.п.) были уволены наиболее квалифицированные сотруд­ники, на место которых были взяты новые лица, чья не только лояльность, но и преданность советской власти уже не вызывала сомнений. В результате чистки только в 1929 г. из Академии наук было уволено 38 человек.

В ходе этой проверки были обнаружены «до­кументы исторической важности», которые якобы незаконно хранили у себя сотрудники аппарата. Газета «Труд» от 6 ноября 1929 г. писа­ла: «В Академии Наук обнаружены материалы Департамента полиции, корпуса жандармов, Царской охранки. Академик Ольденбург отстранен от исполнения обязанностей секретаря Академии».

В заключении комиссии говорилось: «Некоторые из этих документов имеют настолько акту­альное значение, что могли бы в руках советской власти сыграть большую роль в борьбе с врагами Октябрьской революции, как внутри страны, так и за границей. В числе этих документов оригинал об отречении от престола Николая II и Михаила».

Именно «находка» Императорского «манифеста» стала для ОГПУ главной «уликой» в обвинении академиков, прежде всего историка С.Ф. Платонова, в за­говоре с целью свержения советской власти и восстановления Монархии.

Как же эти важные документы оказались в Академии наук? Это становится понятно из сообщения в »Вестнике Временного правительства», сделанного в марте 1917 г. «Приказом министра Временного правительства Керенского по­ручено академику Котляревскому вывезти из департамента полиции все бумаги и документы, какие он найдет нужным, и доставить их в Академию Наук».

Как пишет биограф академика С.Ф. Ольденбурга Б.С. Каганович: «В действи­тельности о хранении в Академии наук документов новейшего времени, попав­ших туда по большей части в хаосе 1917-1920 гг., когда им угрожала физическая гибель, правительственные органы знали и ранее и не видели в этом опасности для режима».

29 октября 1929 г. комиссией был составлен документ, в котором давалось описание «манифеста». В документе сообщалось: «Документ напечатан на машинке. Внизу, с правой стороны имеется подпись «Николай», изображенная химическим карандашом. Внизу же, с левой стороны имеется написанная от руки цифра «2», далее напечатанное на машинке слово «марта», затем написанная от руки цифра «15», после чего имеется напечатанное на машинке слов «час». После этого следует подчистка, но явно проглядывается написанная от руки цифра «3», затем следует слово «мин», а дальше напечатанное на машинке «1917 г.». Внизу под этим имеется подпись «министр Императорского двора генерал-адъютант Фредерикс». Изображенная подпись Фредерикса написана по подчищенному месту ».

Экспертиза найденных «отречений» проходила под руководством П.Е. Щего­лева, того самого, который участвовал в создании фальшивых «дневников» Вырубовой и Распутина. Строго говоря, говорить о какой-либо экспертизе не приходится, так как были лишь сверены с оригиналами подписи Императора Николая II и Великого Князя Михаила Александровича. О результатах сверки было доложено комиссии: «Сверив подписи на упомянутых двух документах с безспорными подписями «Николай II» и »Михаил», представленных Н.Я. Костешевой, из документов хранящихся в Ленинграде в Центро-архиве, пришли к за­ключению, что как первый, так и второй документы имеют подлинные подписи, а потому являются оригинальными. Подпись: П. Щеголев».

Подчистки в документе, марка печатной машинки, соответствие ее шрифта шрифту 1917 г. — ничто не заинтересовало комиссию.

Так из недр сфальсифицированного большевиками «академического» дела, из заключения фальсификатора Щеголева появился на свет документ, на основании которого в сознании народа прочно закрепилось мнение, что Император Нико­лай II отрекся от престола.

Порядок оформления Высочайших манифестов и псковский «манифест»

Большое количество образцов подлинников и черновиков манифестов в архивах России позволяет делать вывод о том, что в основном при Императоре Николае II проекты манифестов составлялись на пишущей машинке. Сверху, даже на проекте, ставилась шапка с титулом Императора: «Божией Милостию Мы Николай Вторый…» и так далее. Далее следовал текст, а затем обязательно стояла следующая приписка, которая затем также в обязательном порядке переносилась в подлинник: «Дан в городе N, в такой-то день, такого-то месяца, в лето от Рож­дества Христова такое-то, в Царствование Наше такое-то». Далее шла следующая обязательная фраза, которая тоже переносилась затем в подлинник: «На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано НИКОЛАЙ». Причем в проекте имя Государя ставил проектировщик манифеста, а в подлиннике, естественно, сам Император. В самом конце проекта в обязательном порядке стояла фамилия его составителя. Например, «проект составил статс-секретарь Столыпин».

Под проектами манифестов Государь свою подпись не ставил. Имя «НИКО­ЛАЙ» в проекте писал его составитель, который и ставил в конце свою подпись. Поэтому, если бы мартовский «манифест» был проектом, то в конце его должна была стоять надпись: «Проект составил Алексеев», или «Проект составил камер­гер Базили».

Проект утверждался Императором Николаем II, который ставил на чернови­ке соответствующую резолюцию. Например, на проекте манифеста о своем бра­косочетании с Великой Княжной Александрой Феодоровной Николай II написал: «Одобряю. К напечатанию».

Когда проект был утвержден Государем, приступали к составлению подлинника. Текст подлинника манифеста обязательно переписывался от руки. Только в таком виде манифест получал юридическую силу. В канцелярии Министерства Императорского Двора служили специальные переписчики, которые обладали специальным, особо красивым почерком. Он назывался «рондо», а лица, им вла­девшие, соответственно именовались «рондистами». Только их употребляли для переписки особо важных бумаг: рескриптов, грамот и манифестов. Разумеется, в таких документах никаких помарок и подчисток не допускалось. Образцами Высочайшего манифеста являются манифесты о начале войны с Японией 1904 г. или о даровании Государственной Думы от 17 октября 1905 г.

После того как манифест переписывался рондистами, Государь ставил свою подпись. Подпись покрывалась специальным лаком. Далее, согласно ст. 26 Свода Законов Российской Империи: «Указы и повеления ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА, в порядке верховного управления или непосредственно Им издаваемые, скре­пляются Председателем Совета Министров или подлежащим Министром либо Главноуправляющим отдельною частью и обнародуются Правительствующим Сенатом».

Таким образом, манифест вступал в законное действие в момент его обнародования в Сенате. На подлиннике манифеста ставилась личная печать Императора. Кроме того, в печатном варианте манифеста ставилось число и место, где манифест был напечатан. Например, в печатном варианте манифеста Императора Николая II о восшествии на престол написано: «Печатано в Санкт-Петербурге при Сенате октября 22 дня 1894 года».

«Манифест» об отречении напечатан на машинке, а не написан рондистом. Здесь можно предвидеть возражение, что в Пскове было невозможно найти рондиста. Однако это не так. Вместе с Государем всегда следовал свитский вагон во главе с К.А. Нарышкиным. Представить себе, чтобы во время поездок Государя во время войны в Ставку в этом свитском вагоне не было тех, кто мог составить по всем правилам Высочайший манифест или Императорский указ — невозмож­но! Особенно в тревожное время конца 1916 — начала 1917 г. Все было: и нужные бланки, и нужные писари.

Но даже если предположить отсутствие 2 марта в Пскове рондиста, Государь должен был сам написать текст от руки, чтобы ни у кого не вызывало сомнений, что он действительно отрекается от престола.

Но снова предположим, что Государь решил подписать машинописный текст. Почему же те, кто печатал этот текст, не поставили в его конце обязательную приписку: «Дан в городе Пскове, во 2-й день, марта месяца, в лето от Рождества Христова Тысяча Девятьсот Семнадцатое, в Царствование Наше двадцать третье. На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано НИКОЛАЙ»? Начертание этой приписки заняло бы несколько секунд, но при этом была бы соблюдена предусмотренная законом формальность составления важнейшего государственного документа. Эта формальность подчеркивала бы, что манифест подписан именно Императором Николаем II, а не неизвестным «Николаем».

Вместо этого в »манифесте» появляются абсолютно ему не свойственные обозначения: «Г. Псков, 2-го марта, 15 час. 5 мин. 1917 г.». Ни в одном манифесте или его проекте нет таких обозначений.

Что мешало составителям «манифеста» соблюсти эту простую, но столь важ­ную формальность? Что помешало Государю, опытнейшему политику, заставить внести эту формальность в »манифест»?

«Ставка. Начальнику Штаба. В дни великой борьбы с внешним врагом, стремящимся почти три года поработить нашу родину, Господу Богу угодно было ниспослать России новое тяжкое испытание. Начавшиеся внутренние народные волнения грозят бедственно отразиться на дальнейшем ведении упорной войны.

Судьба России, честь геройской нашей армии, благо народа, все будущее дорого­го нашего Отечества требуют доведения войны во что бы то ни стало до побед­ного конца. Жестокий враг напрягает последние силы и уже близок час, когда доблестная армия наша совместно со славными нашими союзниками сможет окончательно сломить врага. В эти решительные дни в жизни России, почли МЫ долгом совести облегчить народу НАШЕМУ тесное единение и сплочение всех сил народных для скорейшего достижения победы и, в согласии с Государствен­ною Думою признали МЫ за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с СЕБЯ Верховную власть. Не желая расстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем ЕГО на вступление на Престол Государства Российского. Заповедуем Брату НАШЕМУ править делами государ­ственными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в за­конодательных учреждениях, на тех началах, кои будут ими установлены, при­неся в том ненарушимую присягу. Во имя горячо любимой родины призываем всех верных сынов Отечества к исполнению своего долга перед ним повиновением Царю в тяжелую минуту всенародных испытаний и помочь ЕМУ, вместе с представителями народа, вывести Государство Российское на путь победы, бла­годенствия и силы. Да поможет Господь Бог России. Г. Псков, 2-го марта, 15 час. 5 мин. 1917 г.».

Мы видим, что текст этого манифеста является практически полным повторением проекта манифеста об ответственном министерстве и проекта манифеста об отречении в пользу Наследника Алексея Николаевича, с той разницей, что в этот текст введено имя Великого Князя Михаила Александровича.

Таким образом, нам известны авторы текста манифеста: это были генерал Алексеев, Базили и Великий Князь Сергей Михайлович. День его первоначального написания — 1 марта 1917 г., день, когда был составлен проект манифеста об ответственном министерстве. День его первой правки — ночь 2 марта, когда был составлен манифест об отречении. Но когда и кем был составлен третий вариант этого манифеста, передавший престол Великому Князю Михаилу Александровичу?

По нашему мнению, на основании этого текста в Петрограде был изготовлен фальшивый манифест, подделана подпись Императора Николая II и графа Фредерикса. Далее было оставлено место для даты и времени, которые были внесены позже.

Делать такую фальшивку в Ставке было неудобно: надо было искать образцы подписи Государя и Фредерикса, проводить долгую кропотливую работу. Надо заметить, что безпорядки и погромы в те февральские дни в Петрограде были строго контролируемые. Громили только того, кого заговорщикам надо было громить, и арестовывали только того, кого выгодно было арестовывать. Так, разгрому подверглись отделение контрразведки, помещение ГЖУ, полицейские участки, но оказались абсолютно не тронутыми военные командные учреждения, в частности Генеральный штаб.

Между тем в окружении Гучкова еще задолго до переворота было большое количество офицеров и даже генералов Генштаба. Естественно, что в дни Фев­ральского переворота эти связи были задействованы Гучковым в полной мере. По воспоминаниям многих очевидцев, Гучков был прямо-таки окружен офицерами-генштабистами. По-видимому, эти офицеры играли важную роль в поддержании связи Гучкова со Ставкой и штабом Северного фронта. Среди его ближайших сторонников был генерал-лейтенант Генерального штаба Д.В. Филатьев. После Февральской революции он стал помощником военного министра Гучкова.

В условиях Генерального штаба изготовление фальшивого манифеста было делом не такой уж большой сложности. Как любой высший военный орган, русский Генштаб имел своих шифровальщиков и дешифровальщиков, имел и специалистов по выявлению подделок почерков, а также и по подделке документов.

На особую роль, которую сыграли в операции «Отречение» офицеры Генерального штаба, указывает разговор по прямому проводу между штаб-офицером для поручений при штабе главнокомандующего армиями Северного фронта В.В. Ступиным и подполковником Генштаба при Ставке Б.Н. Сергеевским, который произошел в 23 час. 2 марта 1917 г. В это время Гучков и Шульгин уже прибыли в Псков. В разговоре Ступин сообщает Сергеевскому, что Алексеев посылает его искать в окрестностях Петрограда генерал-адъютанта Иванова. Ступин высказывает свое непонимание этого задания. Далее он говорит: «С минуты на минуту начнется ожидаемое решение всех вопросов. Является ли при таких условиях необходимой моя поездка? Спрашиваю об этом частным образом и вас прошу справиться у начальства оперативного отдела о необходимости моего выезда из Пскова, тем более, что при теперешней работе здесь нежелательно лишаться офицера Генерального штаба».

В связи с этим представляется весьма интересным заголовок, с которого начинается текст манифеста: «Ставка. Начальнику Штаба». Обычно считается, что имеется в виду генерал Алексеев. Однако когда Гучков вышел из Императорского вагона, он около 1 часа ночи 3 марта послал в Петроград следующую телеграмму: «Петроград. Начальнику Главного штаба. Зашифровал полковник Медиокритский. Просим передать Председателю думы Родзянко: «Государь дал согласие на отречение от престола в пользу Великого Князя Михаила Александровича с обязательством для него принести присягу конституции»«.

Итак, вновь появляется адресат: «Начальник Штаба». Ясно, что речь идет не об Алексееве. Последнего в телеграммах и официальных документах было принято именовать «Наштаверх».

Примеры этому мы можем в большом числе встретить в телеграфной перепи­ске времен германской войны и в переписке февраля-марта 1917 г. В телеграмме генерала Данилова генералу Клембовскому от 1 марта 1917 г.: «Главкосев просит ориентировать его срочно, откуда у Наштаверха…» и т.д.; в телеграмме генерала Лукомского генералу Данилову от 2 марта 1917 г.: «Наштаверх просит испросить Высочайшее указание…»; в телеграмме генерала Болдырева генералу Лукомскому: «начальник штаба поручил мне сообщить для доклада Наштаверху…».

Однако Государь в своих собственноручно написанных телеграммах к Алек­сееву обращался так: «Начальнику Штаба Верховного Главнокомандования. Ставка».

При этом текст телеграммы писался Государем на телеграфной четвертушке (именно на такой, по утверждению Шульгина, был напечатан текст «манифеста» об отречении). Сверху указывалось место отправления, число, время и фамилия отправившего телеграмму офицера. Причем слова «Начальнику Штаба В.Г.» пи­салось слева «четвертушки», а слово «Ставка» писалось справа. Почерк Импера­тора покрывался специальным лаком.

Поэтому очевидно, что телеграмма о »манифесте» отправлялась какому-то иному лицу, а не генералу М.В. Алексееву.

Этот заголовок «манифеста» («Начальнику Штаба») всегда волновал многих исследователей, которые не понимали и не понимают, почему вдруг Император Николай II направил важнейший акт Царствования генералу М.В. Алексееву? На самом деле этот заголовок является важнейшим доказательством фабрикации манифеста об отречении. И первым об этом проговорился сам А.И. Гучков на допросе ВЧСК летом 1917 г. Допрашивающий Гучкова член комиссии Иванов спросил: «Чем можно объяснить, что отречение было обращено, кажется, Начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего»? На что Гучков ответил: «Нет, акт отречения был безымянным. Но когда этот акт был зашифрован, предполагалось отправить его по следующим адресам: по адресу Председателя Государственной Думы Родзянко, и затем по адресам главнокомандующих фрон­тами для обнародования в войсках». Иванов вновь спрашивает Гучкова: «Так что вы получили его на руки без обращения»? Гучков отвечает: «Без обращения».

Эти ответы выдают Гучкова с головой. Во-первых, он ни слова не говорит, что шифрованный манифест им был направлен начальнику Главного штаба в Петроград, а не напрямую Председателю Государственной Думы. А во вторых, и это главное, отрицание Гучковым заголовка «Начальнику Штаба» на манифесте означает, что он, Гучков, этот манифест не видел в глаза! Так как заголовок этот стоит не на зашифрованном тексте телеграммы, а на «подлиннике» манифеста, под которым стоит «личная» подпись Государя! Через несколько лет другой «очевидец», Ю.В. Ломоносов, будет живописать, как он в первый раз увидел манифест утром 3 марта, когда его «привез» в Петроград Гучков: «глаза всех впились в положенный мной на стол кусочек бумаги. «Ставка. Начальнику штаба».

Об этом адресате — «Начальнике Главного Штаба» (в других вариантах — Начальнике Штаба, Начальнике Генерального Штаба) следует сказать особо. Его имя появляется часто в революционной и масонской переписке начала ХХ в.

И под этим именем имеется в виду, конечно, вовсе не настоящий действующий начальник Генерального штаба русской армии.

Например, 20 мая 1914 г. охранное отделение перехватило странное письмо из Лозанны от одного из деятелей революционного движения. Письмо было направлено во «Всероссийский высший Генеральный Штаб, Его Превосходительству Главнокомандующему». В этом письме, написанном единомышленнику, подробно описывалась грядущая революция в России. Заканчивалось оно следующими сло­вами: «Что касается вашего Императора, ему будет обезпечено изгнание».

Итак, Гучков отправляет извещение о состоявшемся отречении Государя в Петроград начальнику Главного штаба и при этом сообщает, что зашифрованный текст манифеста отправляется немедленно этому же начальнику Главного штаба. При этом Алексееву не отправляется ничего!

Алексеев в разговоре с Родзянко 3 марта сообщил, что «Манифест этот был протелеграфирован мне из Пскова около двух часов ночи».

Однако нет никаких признаков, что М.В. Алексеев получил текст манифеста об отречении в пользу Михаила Александровича. Ибо вплоть до 4 марта главнокомандующие не знали содержания этого текста, хотя, по словам Алексеева, он успел разослать его некоторым из них.

Скорее всего, Алексеев знал только то, что сообщил А.И. Гучков: «Государь дал согласие на отречение от престола в пользу Великого Князя Михаила Александровича».

Глава из книги «Россия в эпоху царствования Императора Николая II» Кандидата Исторических Наук Петра Мультатули.

Государственный архив РФ впервые обнародовал документы , имеющие отношение к отречению Николая II и его расстрелу. В список обнародованных бумаг вошел акт отречения Николая II от престола, подписанный карандашом — "Николай". Некоторое время назад Поклонская озвучила распространенное мнение, что юридической силы такой документ не имеет,

1. Из дневника императора Николая II:
«Утром пришел Рузский и прочел длиннейший разговор по аппарату с Родзянко… Нужно мое отречение… Я согласился… Вечером из Петрограда прибыли Гучков и Шульгин, с которыми я переговорил и передал им подписанный и переделанный манифест. В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость и обман! ».

2. Акт отречения императора Николая II от престола.

3. Записка министра Императорского двора графа В.Б. Фредерикса об объявлении Николаем II о своем отречении.

4. Акт о непринятии престола великим князем Михаилом Александровичем
"...Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству , по почину Государственной Думы возникшему и облеченному всею полнотою власти..."

Это все к вопросу о том, что некая группа накаленной белоэмиграции, давно слившейся в объятиях с Западом, стремящаяся представить романовское монархическое правление Россией по-прежнему легальным, не прерванным.
*
Примечателен в этой связи ответ Совета Федерации РФ на умствования г-жи Поклонской , рвущейся в политический бомонд государства.

• 1. Прокурор Крыма [тогда Поклонская еще занимала эту должность] заявила, что отречение Николая II от престола составлено без соблюдения юридических форм и процедур.


• 2. Ответ СФ:

• «Оригинал отречения Николая II хранится в Государственном архиве в Москве. Самодержец обладал на тот момент всей полнотой власти , включая и возможность собственного отречения именно в той форме, в какой помазанник божий посчитает возможным , и тем пером, которое сочтет подходящим. Хоть гвоздем на листе железа. И это будет иметь абсолютную юридическую силу », — заявил РИА Новости зампред комитета Совфеда по конституционному законодательству Константин Добрынин.


• Он подчеркнул, что акт отречения Николая II от престола «для исключения сомнений и превратных толкований» подтвердил министр императорского двора барон Фредерикс . Сам акт отречения был объявлен и опубликован во всех газетах царской России и никем не подвергался сомнению , подчеркнул сенатор.


• «Если же коллега Поклонская полагает, что помимо процедуры и формальной стороны отречения здесь существует вопрос по добровольности волеизъявления самодержца, то стоит вспомнить, что после 2 марта 1917 года Николай Романов почти полтора года нигде не заявлял о принуждении к отречению, хотя возможностей имел массу », — сказал Добрынин.»

• « ...Поклонская, да. Но она просто, извините, «дурочка», которая ничего не понимает в источниковедении, тоже мне «специалист»! Карандашная подпись государя была лакирована тут же, чтобы она не стерлась , этот акт затем заверил министр Императорского двора и уделов граф Фредерикс , который занимал эту должность 20 лет. На акте все это видно, в том числе и дата его составления. Вот она говорит — нет юридической силы, а она юрист — а в законе нигде не написано, что подобного рода акты должны подписываться пером или шариковой ручкой — просто должна стоять подпись, и все. А уж чем государь-император эту подпись поставил — сугубо его личное дело . Наличие карандашной подписи никоим образом не умаляет эту подпись под этим документом. »